Алан Брэдли - Сэндвич с пеплом и фазаном

Ранние утренние часы в химической лаборатории перед тем, как академия просыпалась, позволили нам сформировать связь, которая не могла бы появиться в классе или на игровом поле.

«Напрасно потраченное время, — подумала я. — Совершенно впустую».

Я не могу опрашивать студентов и преподавателей без того, чтобы еще больше усложнить свое положение.

Но раньше Флавию де Люс это никогда не останавливало.

«Никому не доверяй», — телеграфировала мне Гремли с помощью азбуки Морзе. И мисс Фолторн сказала то же самое — по крайней мере, до того как начала сама себе противоречить.

Гремли, во всяком случае, тоже член Гнезда, по крайней мере, она намекнула на это. Именно она сказала мне о первой миссис Рейнсмит. Но в автобусе она отдалилась от меня, и я без слов поняла, что она не хочет, чтобы нас видели вместе.

Кому же тогда мне доверять?

Скарлетт? Я задала ей загадочный вопрос о сэндвичах с фазаном, но она, как и Гремли, уклонилась и была явно напугана.

Может быть, инспектору Грейвенхерсту, но маловероятно, чтобы он доверил конфиденциальную информацию простой школьнице.

Мне вспомнился Уоллес Скруп, но я исключила его почти сразу же. Он поделился сведениями о древнем черепе, и все. По правде говоря, я дала ему больше информации, чем он мне, пусть даже она оказалась неверной. Если Кларисса Брейзеноуз, Уэнтворт и ле Маршан живы, я скормила ему утку. Интересно, он знает об этом?

В любом случае Уоллес вряд ли расположен и дальше делиться информацией.

Снаружи начал идти дождь: не ливень, но холодная изморось, которая благодаря конденсации и падающей температуре сразу же затуманила окно.

Я дохнула на стекло, затемняя вид на улицу и создавая пустой холст, на котором я могу нарисовать пальцем целый новый мир.

Я сделала это не думая, руководствуясь порывом, шедшим откуда-то изнутри.

Вот Бишоп-Лейси, вот Святой Танкред, а вот кладбище. Я изобразила несколько крошечных надгробий. Здесь нарисуем Хай-стрит и Коровий переулок, а тут Сапожный переулок и дом миссис Мюллет.

Боже мой, как мне ее не хватает!

Теплая слеза скатилась по моей щеке — и в унисон с ней снаружи по стеклу покатилась капля дождя.

Вот ее деревянный забор и старые розовые кусты, которые Альф подрезал по-военному аккуратно. Я чуть не начала всхлипывать, представив бельевую веревку, на которой сушились рубашки, печально хлопая на прохладном английском ветру, — отцовские.

Прачечная! Ну конечно! Ах я бестолочь! И я глупо заулыбалась.

Я утерла глаза тыльной стороной ладони и провела влажной рукой по окну. Не стоит оставлять ключи на виду, даже такие.

Кто хотел (Даффи наверняка знает), чтобы на его могильном камне начертали: «Здесь покоится тот, чье имя было начертано на воде». Китс? Йейтс?

Не могу вспомнить, но ведь именно этого он хотел, верно?

Сейчас утро понедельника: день стирки. Прачечная откроется рано, и я буду уже там наготове!

…Я вошла и заперла дверь. В сумраке раннего утра прачечная стонала и рычала, как спящий зверь.

Должно быть, Келли включил бойлеры вчера поздно вечером или сегодня рано утром, и теперь они шипели, как корзина разъяренных гадюк. Жара была уже почти невыносимая. К середине дня она станет просто убийственной.

Я положила записку, написанную заранее, в центр стола, за которым работает Мардж. Она не сможет ее не заметить.

Для этого мне потребовались значительные мыслительные усилия и изрядное количество крови. Надеюсь, оно того стоит.

На ощупь в полумраке, руководствуясь светом контрольных лампочек, я обошла центральный бойлер и приблизилась к лестнице, которую заметила во время своих прошлых визитов. Взявшись за перила и поставив ногу на нижнюю ступеньку, я подтянулась и полезла наверх.

Занялась заря, когда я приблизилась к заиндевевшему окну в верхней части стены, сквозь которое сочился болезненный оранжевый свет, отбрасываемый уличным фонарем. Я вдохнула острый запах влажности.

Добравшись до верха лестницы, я ступила на дорожку из перфорированного металла, которая окружала все помещение и располагалась сзади и выше бойлеров. Огромные вентили, некоторые покрашенные в красный цвет, гудели, словно морские утки на громаде затонувшего лайнера.

Большущая труба в форме буквы Г, завернутая в какой-то изолирующий материал (я понадеялась, что это асбест — иначе она будет слишком горячая), шла поперек и вниз. Я осторожно ступила на нее и двигалась боком, пока не оказалась прямо над столом Мардж.

Из этого воздушного гнезда (как сказал бы Шекспир) меня не будет видно. Я в безопасности, вдали от чужих глаз, вне досягаемости моих врагов, словно стриж на зубчатой стене замка Макбета.

Нет выступа, ни уголка, ни фриза,

Куда б воздушное свое гнездо

Он не приладил [26] Цит. по переводу А. Радловой. .

Тут я и пристроюсь.

Даффи гордилась бы мною.

Я устроилась поудобнее и принялась ждать. Благодаря влажности и тихому шипению паровой трубы я представила себя детенышем животного — наверное, бегемота или слона, удобно прижавшегося к коже матери, слушая ее сердцебиение и длинные медленные вдохи-выдохи.

Должно быть, меня разморила жара. Я проснулась из-за крика, начавшегося визгом, потому усилившегося и стихшего, повиснув в воздухе эхом.

Мои глаза распахнулись, и кровь чуть не застыла в жилах.

— Что такое, Мардж? В чем дело?

Голос Сэл.

— Ты будто привидение увидала. Сядь, вот тебе стул.

Я не рискнула высунуть нос за трубу, на которой лежала. Мой сверхъестественно острый слух и так расскажет мне все, что мне надо знать.

Тошнотворный скрип дерева по бетону и последовавший за ним плюх дали мне понять, что Сэл пододвинула стул и Мардж тяжело упала на него.

Шорох бумаги подсказал, что Мардж дала Сэл записку.

Повисло молчание, а потом раздался долгий стон.

О, как я наслаждалась.

Я представила, как глаза Сэл движутся туда-сюда по листку бумаги и губы шевелятся, произнося слова.

— Что это значит? Одна из вас знает моего убийцу?

После нескольких часов раздумий я решила слово в слово повторить послание доски Уиджа. Вряд ли можно придумать что-то лучше.

— Господь святый! Оно написано кровью, Сэл! — Мардж снова обрела дар речи. Затем она добавила: — И свежей кровью, к тому же. Она еще не покоричневела.

Я потерла большим пальцем все еще болезненный кончик указательного, который я снова и снова протыкала иголкой из презренного набора для вышивания, который мне выдали. Поразительно, сколько крови требуется для написания нескольких слов.

Я подписалась «Франческа» — длинной размазанной подписью, жутко обрывавшейся на краю листка.

— Ты думаешь, это она ? — снова голос Сэл, на этот раз дрожащий.