Юлия Михалева - Невидимые

Веселая да хлопотливая молодая отлично ладила с матерью и сестрой — но увы, прожили недолго. Всегочерез несколько месяцев, рожая Петьку, Катя умерла.

Впервые взяв на руки красное сморщенное существо, Макар очень жалел, что не имел выбора. Лучше бы уж уцелела его мать.

Но потом подумал, что и сына иметь неплохо.

Проснулся, когда уже вечерело, совершенно спокойным. Побрел домой.

Открыл скрипучую дверь театра.

Нет, это уже слишком.

Дашка завизжала и неловко бросилась наутек. Макар догнал ее возле сцены и отвесил звучную оплеуху.

— Шлюха!

Она схватилась за щеку, глядя с ужасом.

Алекс расхохотался.

Макар прежде ни разу пальцем ее не тронул. Ни одну женщину.

Странное ощущение — будто собственная ладонь горела. Странное… и приятное.

Не удержавшись, он снова ударил сестру. Повторил и в третий раз.

— Как ты могла, дрянь?

Схватив Дашку за локоть, Макар потащил ее в коридор — и в гримерку.

— Макарушка, ты все не так понял! — сестра заливалась слезами.

— Да ну? Я сам там был, потаскуха! А он ведь даже имя твое не помнит!

Макар влепил очередную пощечину. Мать отбросила молчанку, вступилась:

— Отстань от нее! Что ты творишь, подонок?

Макар замахнулся… но мать тронуть не смог.

— Кого ты воспитала? Подстилку! Знаешь, чем занимается эта шлюха? Ты за ней следишь?

— Макар! Прости! Все не так!

Он толкнул ее — Дашка упала, ударилась об угол сундука.

— Будто я не видел, как ты глазела! Ну ничего, сука — уж я найду тебе мужа. Все, уезжаем.

— Что ты делаешь? Куда снова нас на ночь тащишь?

— Заткнись! Бери Петьку и пошли.

Мать взяла на руки разбуженного криками, плачущего ребенка.

— Будь ты проклят! Забыл, поди, что такие люди, как твой дружок, и убили вашего отца?

— Да? И это потому ты воспитала шалаву?

Проходя через зал, Макар остановился.

— Мы поживем у Колеса.

— Вали, — равнодушно ответил Алекс.

Он сидел в своем любимом кресле — и снова пил.

Вышли из сквера. Макар свистнул, подзывая извозчика.

— Куда?

— В Старый город.

— Нее… Шутишь, брат.

— Да ладно. Так и откажешь? — он ловко схватился за уздечку.

Передумал. Однако дальше спуска все равно не поехал.

— Да хоть зарежь!

Пошли пешком.

Сумерки сгустились — тут и там вспыхнули костры, зажигались лампы на домах.

Макара то и дело узнавали — здоровались.

Перепуганных женщин постоянно приходилось подталкивать.

— Колесо! Колесо! — заорал Макар, встав напротив чудной избы.

— Заходи, — отозвались через окно.

— Можно, мы у тебя пока побудем? — взмолился, переступив порог, поздний гость.

— Да живи. Места валом. Что, поцапались?

— Ага.

— А чего?

— Лучше и не спрашивай.

— Бывает. Размещайтесь в горнице, а потом давай к нам. Аленка! Принеси, что надо.

— Нет, спасибо, мы уж сами, — отказался Макар.

Протолкнув семейство в горницу, он уселся на топчан.

Мать и сестра рыдали, прижавшись друг к другу.

Мысли в голову лезли — одна другой гаже.

Вдруг отчаянно захотелось исповедоваться и получить отпущение. За все грехи, которых так много случилось в последнее время.

"Чушь, чтобы такие, как ты, боялись".

Макар усмехнулся.

Все пустое. Нужно просто выпить. Нет — нажраться в дрова. Вот как он.

Глядишь, и отпустит.

Снизу слышались веселые голоса — и хозяев, и шумных гостей.

Стоит пойти к ним и отвлечься от разного бреда.

Макар вышел и спустился вниз по деревянной трубе-коридору.

Уродливый человек не давал спать соседям в ночи. Ухал, стонал, переваливался, обхватив себя за колени, как ванька-встанька. Унимать — страшновато: больно могуч.

— У! У! У!

Все повторяется. Пошла вторая неделя.

В который раз он здесь из-за того, кто и так был мертв.

О нем забыли опять, ни о чем не спрашивают…

И значит, снова кто-то погибнет.

— Тебе кто-то помогал?

— М-м-м.

— Ты один?

— А-а.

— Сколько их всего было?

— А?

— Тех, кого ты закопал за своей лачугой.

Уродливый человек поднял ладони — формой, точно лопаты — и поджал два коротких пальца.

— Восемь? Это с последней или без нее?

Тот самый сыщик, что пожалел в прошлый раз: отдал старую одежду и выпустил.

Из его слов выходило, что полицейские все же добрались до дома и каким-то образом сумели отыскать красивую, сладко пахнувшую бабенку. Но как? Они что, перекопали половину кладбища? А еще обвиняли: дескать, Лаптев оскверняет могилы.

А раз уж нашли, то, конечно, и отобрали. Но зато она теперь не помрет так быстро, как предыдущая.

— Ы! — один из поджатых пальцев распрямился.

— Она — девятая?

— А-а!

Когда уродливый человек пытался что-нибудь объяснять, люди обычно ничего не понимали и злились — ведь он не мог говорить, как все. Но этот сыщик — совсем не такой. С ним приятно вести беседу.

В кабинет вошел второй — седой. Первый, как только его увидел, снова будто помешался: опять принялся задавать странные вопросы.

— Как вы выбирали, к кому идти?

— Ыы…

— Вы искали что-то определенное? Фигурку?

— Эээ…

— Кто твои сообщники?

Человек вытянул трубочкой губы и скривился, показывая, что не любит чужое общество.

К счастью, оно уже давно перестало быть насущной проблемой. Он неплохо устроился на тихом кладбище: обустроил лачужку, а потом и колодец выкопал там, где точно не могло быть воды.

Никто к нему не ходил. Священник из местной часовни в чужие дела не совался, помощника обещал не брать. Они вообще друг друга хорошо понимали: обоим лишние глаза ни к чему. Да и работал уродливый человек за троих — со всем справлялся.

А что платили мало, так не беда. Уж на кладбище всегда можно подзаработать. Студенты — покупатели постоянные, щедрые да нелюбопытные. Когда могильщик просил хлороформ — всегда делились, и никогда не спрашивали — зачем.

— Ну, Николай… И как он, по-твоему, ответит? Его надо так спрашивать, чтобы можно было кивать: либо "да", либо "нет", — седой неодобрительно покачал головой.

— Вы правы, Тимофей Семенович. Давай-ка покажи: сколько человек с тобой работало?

Человек почесал старые ожоги на голове, подумал, поднял два пальца: он да священник.

— Двое. Хорошо.

Старик, захватив со стола кипу бумаг, отправился восвояси.

— Но для чего она тебе понадобилась? Ведь ты же не мог?

Человек кивнул и вздохнул, вспоминая тело последней обитательницы колодца.

До чего же ее хотелось! Но увы: нечем. О том пару десятков лет назад позаботились малолетние уличные разбойники.

Приют, где он воспитывался, находился над самым оврагом. Многие сироты родились там, внизу — и сбегали назад, едва только начинали ходить. Ловко перелезали по дереву через высокую ограду. Без них становилось лучше — да только они возвращались, подкарауливали и мучили тех, кто остался.