Юлия Михалева - Невидимые

— Сударь, о чем вы? — нахмурил лоб пожилой военный. — Не представляю даже, кто эта дама…

Дальше, дальше.

— Видели ее?

— Что?.. — изумилась просто одетая барышня в очках. Учительница?

— Вам доводилось ее знать?

Господин средних лет приподнял брови, потер лоб.

— Хм… А в чем дело?

— Она убийца. Отравительница.

— К нам гости, Буба? Так рано? — послышалось из глубины дома.

— Нет-нет. Все в порядке. Просто разносчик, — радостно отозвался он, обернувшись. — Минутку. Давайте сойдем.

Отошли на пару шагов.

— При супруге не стоит. Она так тревожна, а в городе всплеск преступности. Ее все это очень расстраивает.

— Разумеется.

— И я до сих пор не понимаю, к чему вы спрашиваете о даме с афиши?

— Она убила и ограбила моего отца. Пришла к нему в дом и что-то подсыпала в напиток.

— Боже! Да… Дайте еще раз глянуть. Похоже, и впрямь она. Точно. Все так и было — но только я проснулся наутро. Но, молю — ни слова моей супруге! Я ей сказал, что отъехал по делам службы, и к нам прокрались домушники. Вы ведь из полиции?

Вряд ли Бирюлев напоминал сыщика, но отрицать не стал:

— Конечно! Припомните, когда это произошло?

— Да. В самом конце мая. Аккурат накануне того, как соседа убили, господина Коховского. Я еще думал — до чего же тут опасное место, надо бы куда перебраться…

— Где вы ее встретили?

— Хм… Кажется, в кафе "Якорь".

Любопытно.

Бирюлев рассчитывал совсем на другие свидетельства. Он надеялся, что Елену видели у особняка Коховского и что-то вспомнят. Что-то, что прольет свет на невидимых… Но, выходит, она "работала" в одном и том же квартале дважды?

Или же…? В потемках Елена могла и не запомнить дом. Оттого и крутилась с расспросами у дверей Старого Леха. Опасалась, что погибла ее жертва — сосед Коховского?

Он обдумает все позже.

Бирюлев решил изменить свой план: не терпелось навестить прислугу Аксинью.

Интересно, как она объяснит путаницу в днях.

Сорвав на подходе к бедным лачугам травинку, репортер сунул ее в рот и направился к крайней избе.

Заперта. Ставни закрыты.

Сбежала!

А, может быть, снова мнительность? Возможно, прислуга просто решила съехать?

Следовало бы расспросить местных, благо, они тут и там сновали по берегу.

Одни прачки уже шли с реки — другие только туда направлялись. Горничные, няньки, подмастерья, имевшие отдельное от хозяев жилье, спешили заработать на кусок хлеба.

Так никого и не окликнув, Бирюлев добрел до жилища сосланной Митрофановой.

На дворе обгоревшего дома худощавый белоголовый юноша лет восемнадцати умело обтесывал доски. Рядом с ним, на колоде, без движения сидел кто-то, закутанный, несмотря на летний зной, в несоразмерно большой тулуп, в теплом платке, наступающем на глаза.

Девчонка лет четырнадцати — та самая, которую Бирюлев встречал прежде, но теперь она удивила неожиданно голым затылком — прибивала доску к стене. Поблизости, громко смеясь, копошились в земле две разговорчивые маленькие грязнули.

— Барин, а у нас лягушка, — радостно сообщил мальчишка.

Старшая сестра оказалась далеко не так приветлива.

— Витюшка! Это он, тот газетчик, — бросив молоток, она подбежала к брату. Все были похожи между собой, точно капли. Красивые дети у прислуги Старого Леха. — Что вам тут снова надо? Мамка на каторге. Довольны?

— Что вам угодно, сударь? — взглянув на девицу с укором, вежливо, без оттенка неприязни, спросил белоголовый.

— Соседка ваша, Аксинья…

— Так теперь вы и до нее добрались? А тю-тю, — преувеличенно весело засмеялась девочка, разведя руки широко в стороны. — Нету ее уж здесь. Уехала. И адреса не оставила.

— Да, я так и понял. Думаю, что не только ваша мать, но и она помогала невидимым, — рассеянно, скорее, адресуясь к самому себе, сказал Бирюлев, пожевывая травинку. — Да только они, к сожалению, все еще на свободе.

То, что было закутано, вдруг вскрикнуло и, раскачиваясь на колоде, громко зарыдало.

Злобно взглянув на репортера, девчонка подошла к перепеленутой тулупом кукле, обняла, прижимая ее голову к своей груди.

— Тихо, тихо… Ты дома. Все хорошо. Мы все вместе…

И тут же зашипела на Бирюлева:

— Уходите уже! Уходите!

— Пожалуйста, сударь… Если мы вам больше не надобны… — моляще попросил брат. — Сестра тревожится.

Делать здесь больше нечего. Отбросив травинку, Бирюлев направился с берега. Но не успел сделать и нескольких шагов, как в спину донеслось:

— Они в овраге! Красный дом с цветными стеклами…

Эх, и о чем же он только думает, когда времени и без того не густо.

Резко поднявшись с лавки, Макар со всех ног припустил в сторону театра.

Влетел, хлопнув скрипучей дверью так, что она завизжала.

На почти темной сцене перешептывались актеры. Они уже собрались перед спектаклем.

Алекс спал на сиденье — там же, где и вчера. Подходя к нему, Макар наступил на стекло. Бутылка. Похоже, выпала из руки.

— Вставай! Вставай скорее! — принялся тормошить.

Алекс тут же открыл глаза, злые с похмелья, но пока явно ничего не соображал.

— Надо уходить! Скоро сюда придут легаши. За тобой.

— Что? — он несколько раз подряд зажмурился, пытаясь проснуться.

— Твоя Маруська сказала, что невидимые — это ты, — выпалил Макар.

— Вот же сука. Надо было сразу ее убить.

— А это и есть ты?

— Ты точно двинулся, Тощий, — Алекс, наконец, встал.

На сцене Щукин с явным осуждением крутил в руках осколок верхней лампы.

— Надо прибраться до начала. Да и свет зажечь — темновато, — сказал он актерам.

— Не сметь! Сколько вас тут сегодня?

— Так все, как всегда, Алексей Иваныч… Семеро.

— А те двое где, что вход охраняли?

— Ты сам же их вчера выгнал. Забыл? — напомнил Макар.

Алекс пожал плечами.

— Все вниз — и в кучу… — он вытащил из кармана связку ключей, передал Макару. — В левом коридоре есть веревка. Тащи ее сюда. Захвати тряпки. Да, и разбросай там все, а потом запри на оба замка. Но сначала сбрось мне все стулья.

— Зачем? Нам надо спешить! Сейчас здесь будет целая свора легавых!

— Живо!

Он усмехался чему-то, а вот Макар не видел ровным счетом ничего хорошего.

— Что происходит, Алексей Иваныч? — с тревогой спросил Щукин, спускаясь в зал.

Алекс достал браунинг.

— Ох, нет!

— Заткнись. Чтобы сидели тихо! Кто вякнет — сдохнет. Поняли? Чего ждешь, Тощий?

Макар поднялся наверх. Сбросил в зал стулья, как велено. Прошел в коридор. Моток веревки лежал почти под ногами. В тряпках тоже недостатка не имелось: здесь хранился реквизит. Макар сперва раскидал его, как мог, потом взял, что просили. Вышел, защелкнул первый замок. Задвинул и запер погнутым ключом амбарный, не переставая ломать голову — к чему в театре такие сложные запоры?