Дженни Уайт - Печать султана

— Как идет расследование?

— Уже прошло одиннадцать дней, а у нас пока только один свидетель — рыбак, который слышал шум на берегу той ночью: лаяли собаки, и что-то упало в воду. Мы с помощником, Мишелем Севи, осмотрели место. Там есть женская морская баня-хамам с огражденной заводью. Неподалеку мы обнаружили дохлую собаку с проломленной головой. И больше ничего.

— Твоего помощника зовут Мишель Севи?

— Да. А что? Он полицейский хирург.

— Я спрашиваю из чистого любопытства. Где это случилось?

— Между Шамейри и Эмирганом. Недалеко от населенной деревни. Тело нашли в нижней части Босфора, однако преступление имеет какое-то отношение к Шамейри. Восемь лет назад в том же месте убили еще одну англичанку, гувернантку Ханну Симмонс. Возможно, убийства связаны между собой.

— Шамейри в переводе значит «сосновая роща», не так ли? — задумчиво спрашивает Берни.

— Да. Не знал, что ты так хорошо владеешь турецким.

— По работе мне необходимо читать оттоманские тексты. Однако разговаривать я так и не научился. Ни фига.

Камиль медленно повторяет:

— Ни фига.

Берни смеется:

— Не заучивай это выражение, друг. Я не возьмусь объяснить тебе его значение.

Камиль вдруг вспоминает слова Сибил о том, как она скучала по Берни после переезда в Стамбул. Подумав, что новый приятель мог встречаться с жертвой убийства в посольстве, судья спрашивает:

— Ты знал ее?

Берни вздрагивает.

— Кого?

— Ханну Симмонс.

Берни смотрит на стакан раки в руке, будто и впрямь хочет найти там ответ. Камиль заметил, что его мальчишеское лицо приобретает серьезное взрослое выражение, когда он задумывается. У него толстая, как у животного, кожа. Она скорее складывается, чем морщится. В старости на лице будет мало морщин, но пролягут глубокие складки.

— Нет, — наконец отвечает Берни, избегая смотреть в глаза товарищу.

Камиль подносит мундштук к губам, делает глубокую затяжку и ждет.

Через минуту Берни спрашивает как-то уж слишком оживленно:

— И что ты думаешь по поводу преступления?

Камиль размышляет о том, насколько откровенным он может быть с Берни.

— Не знаю. Покойная Мэри Диксон, по всей вероятности, дружила с мусульманкой, живущей в Шамейри, где восемь лет назад обнаружили труп другой англичанки. Дом принадлежит известному ученому. Девушка приходится ему племянницей. Странно, не правда ли? Обе убитые женщины служили гувернантками при дворце. — Он пожимает плечами: — Возможно, совпадение. — Камилю не нравится последнее предположение. Он не верит в совпадения. — Эта девушка, Янан-ханум, была совсем еще ребенком, когда случилось первое убийство. Сейчас она живет во Франции.

— А как насчет ученого?

— Исключено. Он один из самых уважаемых религиозных деятелей в империи. Не представляю, чтобы он поддерживал какие-то отношения с англичанкой и тем более убил ее. Ходжа никак не связан с иностранными общинами и не входит ни в одну из дворцовых партий. Он не принимает никакого участия в борьбе за власть. Этот человек возглавляет суфийский орден. Его положение неуязвимо, ибо основывается на отличной репутации. Ученого поддерживает влиятельный круг родственников и друзей. У него в роду есть знаменитые поэты, философы и учителя. Он богат и независим. Зачем ему убивать молодых англичанок? Нет, друг мой, убийцу нужно искать в другом месте.

Берни делает глоток раки и запивает водой. Затем откидывается назад и складывает руки на животе.

— Я захватил с собой кулон, — говорит Камиль, вынимает носовой платок с драгоценностями из кармана куртки и расстилает его на столе. — Ты знаешь много языков. Может быть, разберешь, что там написано. — Открывает кулон и протягивает его Берни. — Видишь буквы?

Американец берет серебряный шарик. На его ладони он напоминает маленькое гладкое насекомое.

— Иисус, Мария и Иосиф! — восклицает он с придыханием. На бледном лице выступают крупные веснушки.

— Что это? — нетерпеливо спрашивает Камиль.

Берни не отвечает. Подносит открытую серебряную раковину к свету и пристально разглядывает ее. Теперь судья отчетливо слышит звон стаканов и приглушенные голоса мужчин, сидящих неподалеку. Ощущает мускусный запах и видит клубы табачного дыма. Сигареты догорают в пепельнице. Наконец Берни закрывает кулон и любовно поглаживает пальцем его поверхность. Подняв глаза, он, кажется, удивляется тому, что рядом с ним сидит Камиль. Теперь его взгляд выражает испуг. Похоже, что-то угнетает американца.

Он переворачивает кулон, изучает его поверхность, затем держит на свету и вновь открывает, чтобы заглянуть внутрь. Наконец кладет предмет на стол и говорит со вздохом:

— Надпись сделана на китайском.

— Ты уверен? — Камиль сбит с толку.

— Конечно. Я прилично знаю этот язык и бегло читаю на нем.

Судья с любопытством смотрит на приятеля.

— Какое замечательное совпадение, что ты оказался здесь и сумеешь расшифровать текст. — В течение некоторого времени он рассматривает метки с таким видом, будто сам пытается понять их тайный смысл. — И что же там написано?

— Два иероглифа обозначают кисточку и шнурок.

— Что? — удивляется Камиль. — Есть ли в этом какой-то смысл?

— Отрывок старинного китайского стихотворения «Вижу первый иней»:

— Ты знаешь стихотворение наизусть.

Берни старается держаться скромно.

— Я изучал китайскую поэзию. Это стихотворение Чо-Линь Чу, наложницы маньчжурского принца. Очевидно, они разделяли любовь к стихам и к искусству каллиграфии. Говорят, она была его советницей и разбиралась в политике, что не нравилось родственникам принца. Чо-Линь также собирала произведения искусства. Можно вообразить, какой фантастической коллекцией обладала эта незаурядная женщина. Некоторые путешественники-европейцы упоминают ее в своих записках. Она была настоящая красавица.

— Что же случилось с ней?

— После смерти принца титул унаследовал его сын от раннего брака. Он прогнал Чо-Линь.

— Она вернулась в свою семью?

— Нет. Такие женщины обычно становились монахинями — буддистскими или даосскими. В монастырях их больше уважают, чем в родных семьях. Жизнь, постоянно занятую медитацией, нельзя назвать счастливой, однако многие находят ее вполне достойной. Иногда я думаю, не стать ли и мне монахом.

— Я понимаю, почему такая жизнь привлекает людей.

— Ты? В самом деле? — Он с интересом смотрит на Камиля. — Я не думал, что ты склонен к созерцанию. Почему-то не могу представить тебя часами размышляющим о цветении сливы.