Дженни Уайт - Печать султана

Я не давала ему повода верить в то, что согласна на свадьбу, и даже намекала на обратное. О, если бы он отказался от женитьбы, я бы с радостью вернула подаренные мне часы. Только вряд ли такое случится. Он был упорен, как голодная бродячая собака. Мне становилось не по себе, когда он смотрел на меня. Казалось, Амин-эфенди уже владел мною. Я упорно отказывалась встречаться с ним, однако тетя Хусну просто навязывала мне его общество. Я же в силу хорошего воспитания не могла прерывать эти встречи. Гостя надо уважать, так учит нас традиция. Мы должны принимать даже непрошеных гостей.

Однажды тетя Хусну объявила, что Амин-эфенди и я должны впервые появиться вместе на людях. Мы будем прогуливаться в саду удовольствий его патрона, Тевфик-паши. Паша согласен, все необходимые приготовления сделаны, и гости приглашены. Если я не пойду, то опозорю отца перед высокопоставленными лицами, от которых он во многом зависит. Я решила согласиться, но планировала воспользоваться случаем и, оставшись наедине с женихом, заявить, что не хочу выходить за него замуж.

Я прибыла туда в закрытом экипаже. Амин-эфенди ждал меня под мраморной аркой у входа в парк. Не видя поблизости слуг, я позволила ему помочь мне выйти из кареты. Его длинные пальцы оплели мою руку. Холодные и сухие, как пергамент. Из-за жаркой погоды я надела шелковый белый ферадж. Мою голову покрывал тонкий шелковый платок. Уже на земле я оступилась, и Амин-эфенди поддержал меня. Его руки коснулись моей груди. Я очень смутилась. Стоит ли благодарить за помощь или лучше выразить свое негодование? Я пристально посмотрела ему в глаза, однако увидела в них лишь желание угодить. Но где же слуги паши?

Амин-эфенди отпустил кучера и повел меня через ворота в парк, где я ожидала увидеть других гостей. Однако, кроме нас, там никого не было. Стояла мертвая тишина, даже птицы умолкли.

— Где же слуги и гости? — спросила я, стараясь говорить ровным голосом.

Он улыбнулся. Под усами стали видны пожелтевшие от табачного дыма зубы.

— Они ждут нас у озера с угощениями. Мне казалось, что нам надо побыть некоторое время наедине.

— Мне это не нравится, — заявила я, стараясь копировать надменный тон тети Хусну, когда она ставит на место нерадивых служанок.

— Ну, — натянуто улыбнулся Амин-эфенди, оглядываясь сначала на пустое пространство позади, а потом на красную дорожку, лежащую перед нами, — теперь уж ничего не поделаешь. Неужели вы не хотите прогуляться с женихом по берегу моря?

— Вы еще не мой жених. — Я отказалась взять его под руку и пошла вперед.

Он без труда догнал меня. Я раскрыла зонт и несла его таким образом, чтобы Амин-эфенди не приближался ко мне. Нам нельзя находиться наедине до свадьбы или по крайней мере до обручения. Стояла неимоверная жара, а мое льняное платье было довольно плотное. Вуаль прилипала к лицу, затрудняя дыхание. Я сбавила шаг. Полы моего фераджа покраснели от пыли дорожки.

— Папе не понравится, что мы гуляем без сопровождения. О чем же таком важном вы хотели поговорить?

Мои слова не произвели на него никакого впечатления. Напротив, он заулыбался еще шире.

— Ваш отец не возражает.

Я повернулась к нему.

— Он дал свое согласие? — спросила я недоверчиво.

— Все это в его интересах.

— Что вы имеете в виду?

— Я наблюдал за вами с тех пор, как вы поселились в доме отца, и решил, что вы соответствуете моему идеалу жены. Вы красивая, умная и своенравная. Я вам не нравлюсь. Понятно. Тем интереснее ухаживать за вами. Вы станете совершенной супругой. Я с удовольствием буду направлять и формировать вас. В итоге вы будете благодарны мне.

Я отступала, пока не уперлась в ствол сосны. Я была вне себя от ярости и лишь повторяла его слова:

— Направлять меня? Формировать?

Он сжал мои запястья. Приторный аромат роз, источаемый им, стал невыносим.

— Прекратите! Вы делаете мне больно!

Через плотное платье я ощущала его массивное тело. Он толкал меня, прижимая к дереву. Потом вложил мне в руку что-то твердое и толстое, вроде угря, только теплое и живое, с шелковистой кожей. Я отшатнулась от него. Амин-эфенди выругался, и его слова причинили мне боль, словно пощечина. Не отпуская моих рук, он бросил меня на красную землю. Я вырывалась, однако сила была на его стороне.

В тот миг я вспомнила истории о скомпрометированных девушках, которые впоследствии не могли выйти замуж и были отвергнуты своими семьями. Эти рассказы запали в сознание маленькой девочки.

Он накинул юбки мне на голову и поймал ими мои руки, как в капкан. Острые колени вонзились в мои бедра, раздвигая их. А потом я почувствовала дикую боль, пронзившую даже мой мозг. Мне кажется, я закричала, однако могла слышать лишь пыхтение возившегося рядом со мной животного. Он двигался ритмично, и с каждым его движением я ощущала страшную боль. Не могла видеть, что он делает, — перед моими глазами стояла красная пелена.

Вдруг он разразился одновременно хвалами Аллаху и ужасными богохульствами, а мои бедра залила теплая жидкость. Боль притупилась, и я услышала собственный стон. Открыла глаза и увидела свет через тонкую материю. У меня все болело, а между ног открылась окровавленная рана. Безоблачное равнодушное небо стало свидетелем моего позора.

Амин-эфенди скинул юбки с моего лица, и яркий свет на мгновение ослепил меня. Теперь мои руки были свободны.

— Вот, возьми.

Он подал мне полотенце. В тот миг я неожиданно поняла, что негодяй заранее планировал свои действия. Я закрыла глаза. Они по-прежнему оставались невинны.

Он стоял надо мной, башмак упирался в мое колено, а глаза сверлили кровоточащую рану. Я попыталась прикрыться. Он захихикал.

— Теперь тебе придется выйти за меня замуж, милая моя. Никто другой не возьмет тебя в жены.

Я открыла глаза. Он выглядел так же, как и раньше. Даже костюм не помялся. Феска щегольски сидела у него на голове.

— Я никогда не выйду за тебя, — сказала я и сплюнула. — Хоть убей.

Амин-эфенди рассмеялся:

— Зачем же идти на такие крайности! Отец заставит тебя сделать это, если не захочет быть опозоренным. Кому нужна дочь, которая отдается мужчинам, словно уличная шлюха? Представь, как это отразится на его карьере.

— Ты изнасиловал меня. Отец поверит мне.

— Когда пойдут слухи, твои слова уже не будут играть никакой роли.

Я думала о Хамзе и дядюшке Исмаиле. Они не потерпят такого надругательства и отомстят за меня. В этом можно не сомневаться. Общество не требует, чтобы обесчещенная женщина обязательно удалялась в изгнание и совершала самоубийство, дабы очиститься от грехов. Своих грехов? Я осознала все это в одно мгновение, которое навеки изменило всю мою жизнь.

Я села и вскрикнула при виде крови на платье.