Алексей Биргер - Игра с джокером

— А что насчет заложников Сизов сказал? — интересуюсь.

— Сказал, что понятия не имеет, куда их перевезли. Вроде, правду говорит. Ему не с руки мне врать. Впрочем, такие тупые быки… Они могут и соврать себе во вред, просто с испугу. Или какую-то хитрость своим недоделанным умишком подозревая… Там, где никакой хитрости нет. Потому что там, где она есть, они её никогда не видят. Так вот, заложников не нашли. А вот лишний труп обнаружился.

— Как это?

— Да вот так. Сизов показал, что восемь трупов захоронено, а мы нашли девять. И ещё разобраться предстоит, соврал мне Сизов или об одном из убитых ничего не знал. Скорее, второе. Если не обсчитался, конечно, — и полковник прифыркнул, вот этак.

— Словом, новые вопросы и новый туман, — говорю.

— Вот именно. Так что двигай в милицию, дед. Я спешу. Мне ещё надо этого адвоката обломать, чтобы взбрыкнуться не вздумал. Вечером вернусь.

— Я как раз вечером домой собирался поехать, денька на два.

— Так я тебя и отвезу, если не придется здесь на ночь задерживаться. Доставим с комфортом! Все, я побежал, а ты приступай к делу… И никакой самодеятельности, очень тебя прошу. Исполняй только то, что я сказал. Сейчас от каждого нашего шага жизнь захваченных людей зависит.

И он умчался. А я посидел немного, пораскинул мозгами над услышанным, да и двинулся в больницу.

Навестил я Настасью и Валентину, порадовал их, что Максимка приезжает, узнал от Настасьи, что вчера вечером, после моего ухода, у неё все побывали — и Палыч, и Лексеич, с женами — узнав, что можно её посещать. Вроде, и с документами все утрясли, и у милиции нет возражений против того, чтобы Васильича хоронить, так что похороны на послезавтра назначили. И врач мне то же самое подтвердил.

После чего я в милицию побрел. Майор Наумкин, в своем кабинете, встречает меня как родного.

— Здравствуйте, — говорит, — мне полковник сказал, что вы согласились нам помочь.

— Всегда готов, — отвечаю. — Все, что в моих силах, сделаю, чтобы за Васильича и его семью отомстить.

— Правильно! — усмехается майор. — Отольются кошке мышкины слезки!.. Так вот, я сейчас велю Сизова сюда доставить, и мы между вами как бы очную ставку устроим. А потом я выйду на секунду, и вы передадите этому Сизову все, что надо.

И я вижу по нему, что он доволен собой как первоклашка после первой в жизни пятерки. Небось, скоренько соображаю, голову ломал, что бы такое придумать, чтоб „поестественней“ оставить меня с Сизовым наедине на несколько секунд, радовался, когда про эту очную ставку придумал — словом, поднатужился, чтобы полковнику доказать, что они здесь тоже не лыком шиты, в этом городишке. Ну, вообще, он славный мужик, этот майор. По мне-то, все эти очные ставки и прочий антураж ни к чему, если б меня на несколько секунд к Сизову подпустили, то и нормально. Сами понимаете, будет у Сизова время соображать, что естественно, а что неестественно, да ещё при его-то мозгах, ему надо мне сообщение поскорей передать, и вся недолга.

Ну, ладно, надо ж майору потакнуть. Вот я и сижу, жду очной ставки с Сизовым. Вводят его конвойные, он на меня косится, и, похоже, расслабился малость.

Ну, майор все формальности исполняет, заносит в протокол имя, отчество и фамилию каждого, прочие данные, потом говорит.

— Значит, так. Нам надо уточнить несколько деталей. Свидетель, — это он, значит, ко мне. — Вы видели когда-нибудь подозреваемого?

— Разумеется, — говорю. — На рынке, в день происшествия, утром. Он с двумя своими братьями был. То есть, я потом узнал, что это его братья.

— А ещё когда-нибудь?

— Так вчера только, вот здесь. То есть, не в этом кабинете, а за решеткой.

— Вы о чем-нибудь разговаривали? Вчера, я имею в виду?

— Да нет, ни о чем. То есть, я ему сказал что-то вроде „Что ж ты натворил, сволочь этакая“, так ведь это разговором не назовешь.

— А ещё когда-нибудь вы его встречали. Например, когда подъезжали к дому вместе с Пигаревым, на его машине? Он возле дома не мелькал?

— Нет, — говорю. — Я, конечно, мог и не заметить, но что я не видел его ни тогда, ни в каком другом случае, это точно.

— А вы, подозреваемый, что скажете? — поворачивается майор к Сизову. Подтверждаете вы слова свидетеля?

— Чего мне подтверждать или не подтверждать? — говорит Сизов. — Я ж его не помню, кроме как вчерашнего раза, когда он на меня глазел. Может, видел он меня на рынке, может нет — мне-то откуда знать? А что мы были там в то время и что с Пигаревым препирались — это я вам говорил, тут скрывать нечего.

— Но вы, вроде, говорили, что он должен был вас и около дома Пигарева заметить?

— Я надеялся, — отвечает Сизов, и на меня глазами зыркает.

— И что вы так хотите доказать свою вину в этом преступлении? — разводит руками майор. — Может, чтоб от ответа за преступление покруче укрыться, а?

Да, я-то уже понял, что майор не так прост, и палец ему в рот не клади. До Сизова это только сейчас доходить начинает.

— Я сознался, потому что не хочу, чтобы мне тоже пулю в башку всадили, — отвечает он. — Чего тут непонятного?

— Ладно, — говорит майор, — распишитесь вот здесь и здесь.

Расписались мы с Сизовым, и, пока стояли рядом и расписывались, он мне крохотную бумажку сунуть в руку успел. Майор, как я понял, только сделал вид, будто ничего не заметил, потому что говорит мне:

— Все, вы свободны, можете идти.

Не видит необходимости, то есть, нас с Сизовым наедине оставлять значит, углядел, что сообщение мне уже передано.

— До свидания, — говорю. — Если ещё буду нужен, всегда готов.

И выхожу на улицу.

На улице разворачиваю записку и читаю:

„Шипову. Адвокат Задавако. Побыстрее.“

Убрал я эту записочку поглубже, во внутренний карман пиджака, и на рынок направился.

На рынке жизнь кипит, и возле нашей палатки — палатки от Союза Ветеранов, то есть — в особенности. Все при деле. Я с ними душевно поздоровался и известил, что похороны на послезавтра назначены, так что пусть своих жен на квартиру присылают, все готовить начинать, и на послезавтра выходной в своей палатке объявят.

— Кстати, — спрашиваю, — что вы там мне сказывали насчет Букинского завода, будто там все разворовано?

— А что тут непонятного? — удивляется Палыч. — Разворовано, и все.

— Но ведь продукцию он выдает, и немалую, раз Букин с каждым днем богатеет. Значит, и станки остались, и оборудование. Так? А саму продукцию, я так понимаю, Букин никому воровать не позволит, потому что каждый метр шланга и каждая прокладка в кран-буксу, это ж в его карман доход. А свой карман он беречь должен, это ж живоглот, который на копейку себя обворовать не позволит!

— В том-то и дело, что ему приходится позволять, — говорит Лексеич. Раз людям зарплату не платят, значит, нужно сквозь пальцы смотреть, когда они приворовывают по маленькой и на барахолке торгуют. Иначе совсем от голодухи озвереют. А заодно все получаются круговой порукой повязаны. Вроде, чего ж работникам возмущаться, что директор ворует, раз они сами тянут всю продукцию, которая плохо лежит. А что директор крадет на миллион там, где простой работник — на грош, это, вроде, уже дело десятое.