Станислав Родионов - Опасная любовь. Засекреченный пикник

Из парадного вышла вторая дворничиха. Пожилая, всю жизнь отработавшая в этом доме, Палладьев направился к ней:

— Мария Фёдоровна, хочу взять у вас интервью.

— Я тебе их давала больше, чем окурков в парадном.

— Меня интересуют соседи учительницы Ясницкой. — Палладьев всё-таки решил к ним сходить.

— Их всего трое. Учительница, старушка и водила, который живёт у своей дочки.

— Он сейчас дома?

— Капитан, уж не хочешь ли с ним говорить? Он трезвым не бывает. Шатается от дыхания прохожих.

Сперва Палладьеву стало казаться, что он обронил какую-то мелкую, но важную вещь. Точнее, увидел её, кем-то обронённую, но не поднял.

— Мария Фёдоровна, жалобы от жильцов поступают?

— Одна жалоба надоела. В квартире на пятом этаже поселился артист.

— Поёт?

— Хуже, он чечеточник.

Палладьев не мог избавиться от чувства чего-то упущенного. Не обронённого, не потерянного, не материального… Он огляделся, словно хотел отыскать это упущенное.

— Мария Фёдоровна, у учительницы кошка есть?

— Впервые слышу.

И капитана шатнула догадка. Он сорвался с места и побежал к мусорным бакам, где Паша звякала крышками. Без сомнения, то что его задело, исходило от девушки.

— Паша, что ты рассказывала про бомбу?

— Нашла, открыла, банка с кофе пыхнула огнём.

Её лицо насторожилось: от милиции жди подвохов. Если её лицо насторожилось, то лицо капитана напряглось. Она ведь сказало то, что его царапнуло.

Место…

— Паша, где эта бомба лежала?

— У двери в квартиру.

— Чью?

— Как раз учительницы.

— Сразу бы и сказала, — вздохнул капитан облегчённо.

— Вы же про кошку спрашивали… Этой самодельной бомбой даже кошку не убьёшь.

Палладьев кивнул: не убьёшь. Но хотели не убить, а запугать.

В своих делах я опять выгадал окошко, чтобы сходить в школу.

По-моему, есть некоторый парадокс. В школе учат наукам, добру, прекрасному, любви… И выпускают в жизнь, где деньги, автомобили, мат, секс… Получается, что в школе вроде бы не тому учат: вернее, не учат главному — образу современной жизни.

Впрочем, ошибаюсь. Современность меня встретила уже на пороге в лице плотного охранника. Она, современность, уже давно здесь хозяйничала. Над кабинетом директора висела большая лучезарная икона. За спинами ребят какие-то рюкзачки. Девочки в серёжках и браслетиках. У всех мобильники…

— Где найти Петю Сурова? — спросил я у пробегавшего мальчишки.

— Наверное, в классе информатики.

Вот она современность: когда я учился, компьютеров ещё не придумали. Но в этом классе Петьки не было. Уроки кончались, заработали различные кружки… Не ушёл ли он домой?

— Петька в туалете, — радостно сообщил пацан.

— Он сейчас выйдет?

— Нет, не выйдет.

— Живот болит?

— Ничего у него не болит.

— Курит, что ли?

— Он не умеет.

— Тогда почему же не выйдет?

— Яйца давит.

Пока я осознавал это загадочное дело, мой информатор убежал. Мне ничего не оставалось, как самому пройти в туалет…

На полу была расстелена газета, вымазанная сырыми битыми яйцами и усеянная толчёной скорлупой. Мальчишка с закатанными брюками, молотил по ней пятками, подбираясь к трём целым яйцам, лежащим на краю.

— Он спятил? — поинтересовался я у смотревших ребят.

— Ставит опыт, — сказал один.

— Учится, — поправил другой.

— Поставить рекорд, — объяснил третий.

Увидев меня, Петька перестал топтать яйца, сгрёб газету и спустил в унитаз. Затем молча задрал ноги до раковины, смыл с них желток, вытер пятки носками, сунул их в карманы, напялил ботинки на мокрые ступни и нехотя сказал мне:

— Больше не буду.

— Яйца кончились, — подсказал кто-то.

— Петя, я к тебе по другому вопросу.

Мы отошли в дальний угол коридора. По какому-то неведомому мне сигналу школьники схлынули. У окна был низкий и широкий подоконник. Мы сели.

— Петя, я к тебе обращаюсь по делу.

— Лерка рассказала?

Следователь — любитель тайн. По-моему, их ценность не в значимости информации, а в степени загадочности. Хочу сказать, что, к примеру, полёт на Марс мне так же интересен, как и цель Петьки, топтавшего куриные яйца.

— Петя, того… яичницу хотел сделать?

— Кто же в туалете яичницы делает? — удивился мальчишка.

— Тогда зачем давил?

— Не давил.

— Я же сам видел…

— Ходил по ним.

— Зачем?

— Хочу повторить рекорд.

— Какой?

— Человек в Африке ходит по сырым яйцам и не давит.

— Наверное, по варёным.

— Нет, записано в рекорды Гиннеса. Я понял, что с такими фантазёрами мне до правды не докопаться. Если Лера сочинила летающую тарелку, то этот Петя выдаст порцию зарубежной фантастики. Нашествие каких-нибудь ящеров или гигантских клопов.

— Пётр, наверное, мечтаешь стать писателем-фантастом?

— Нет, буду генетиком.

— Хочешь продлить жизнь человека?

— Нет, хочу вывести корову.

— Они вроде бы уже есть.

— А я выведу корову, которая будет доиться не простым молоком.

— А каким?

— Сгущёнкой.

— Неплохо, — согласился я. — Но как это сделать? Чьи же гены пересадишь корове?

— Гены сахарной свёклы.

— Ага.

— Можно проще: кормить коров только сахарной свёклой.

— А может, просто сахаром?

— Экономически не выгодно.

Я обдумывал вариант с коровой — выгодно ли экономически. В его возрасте я таких слов, как «экономически», не знал. Уж наверняка не употреблял. Петька ждал моей оценки. Круглая голова казалась упрямой. Видимо, за счёт щетинистых волос, которые, похоже, не пригладить и утюгом. Глаза блестят с вызовом: готов доказывать про корову.

Я вздохнул. Не потому, что такой мальчишка мог сочинить не только летающую тарелку, но и чайник с самоваром… Вздохнул, потому что представил, как этот Петька вырастет и утонет в долларах, автомобилях, коттеджах, турах на экзотические острова. И останется его корова пощипывать травку и не будет доиться сгущённым молоком.

— Петька, ты придумал про летающую тарелку?

— В газетах писали, — буркнул он, отворачиваясь.

— Значит, была?

— Только не тарелка, а сигара.

Он посмурнел и слова теперь давил из себя, как из тюбика. Врать вообще тяжело, особенно мальчишке.

— Петь, знаешь, что человек обязан говорить правду?

— Не всегда.

— Как это «не всегда»?

— А если дал клятву?

— Ну, смотря кому и смотря о чём, — замешкался я, не зная, как быть с клятвой.

— А хоть о чём.

— Петя, — зашёл я с другой стороны, — а если уголовное преступление? Детективы по телевизору смотришь?

— Там бандитские клятвы, а мы поклялись клятвой человеческой.

Нарушить человеческую клятву сложней. Но у меня был ещё один заход — с третьей стороны.

— Петя, ты мне плетёшь про клятвы… А ведь человек погиб!