Станислав Родионов - Опасная любовь. Засекреченный пикник

— Меня звать Сергей Георгиевич. А вас я уже знаю, Тамара Леонидовна.

Ни цветок, ни моё представление, похоже, её не тронули. Лишь мимолётная улыбка, как бы случайно севшая на её лицо и тут же улетевшая. Розу она положила на колено.

И я подумал, что роза ей не идёт, поскольку учительница похожа на ромашку: пряди светлых волос с блеском мягкого серебра, жёлтенькая простенькая кофточка…

— Тамара Леонидовна, я обратился к вам ещё и потому, что ваша школа православная.

— Думаете, мы сильно отличаемся от других школ?

— В смысле морали…

— Передам вам беседу со школьником о религиозных праздниках. Спрашиваю, что такое Пасха? Отвечает: это когда едят красные яйца. А масленица? Это когда едят блины. Ну а пост? Это когда ничего не едят.

Я не столько вникал в её речь, сколько всматривался в эту женщину. Как теперь принято говорить — славянский тип. Покатые плечи, голубые глаза, ямочка на подбородке, лёгкая курносинка… Ну да, ромашка, но как бы сорванная.

— Тамара Леонидовна, меня интересует влияние современной литературы на школьников…

— Вы шутите? — спросила она удивлённо.

— В моё время, например, всем девочкам нравилась Наташа Ростова…

— Она же не прикольная.

— Вы так думаете?

— Ребята так говорят.

— Вы их переубеждаете?

— Нет.

— Почему же?

— Бесполезно.

Мне бы удивиться, но, похоже, удивилась она моей наивности. Может быть, и к лучшему — наивных любят учить. Мне же требовался свободный разговор, чтобы подобраться к главному.

— Бесполезно… учить?

— Нам бесполезно обсуждать такие темы.

— Но ради этого я и пришёл.

— Ради пользы учёбы? — Видимо, она усмехнулась, но не губами.

— Тамара Леонидовна, мне нужна, правда, — взял я быка за рога.

— Сергей Георгиевич, правду говорить боюсь.

Я улыбнулся, но тоже губами. Значит, правда была? И она догадалась, какую правду я имею в виду. Не об уроках же литературы она боится говорить?

— Боитесь… почему?

— Кому эта, правда, нужна…

— Нужна! Я же пришёл за ней.

— Сергей Георгиевич, мне с ним не справиться…

Во мне ёкнуло, как щёлкнуло в переключённом приборе. Я обернулся следователем, потому что возник подозреваемый. Кто и в чём, я не знал, но он появился.

— Одной не справиться, а с помощником?

— Где они, помощники…

— Например, я.

— Шутите?

— Неужели в нём такая мощь? — Я чуть было не выдернул из кармана удостоверение, чтобы доказать свою мощь, то есть мощь прокуратуры.

— Сергей Георгиевич, оно всесильно.

— Оно?

— За него общественное мнение, чиновники, семья, мещанские вкусы…

— Тамара Леонидовна, о ком вы говорите?

— О государстве.

— При чём тут государство? — удивлённо спросил я, догадавшись, что она отвечала не на мой вопрос, а на другой, на свой.

— Теперь учитель вынужден противостоять государству.

— Каким образом? — прикинулся я непонятливым.

— Вы упомянули Наташу Ростову… Значит, я должна говорить с ребятами о любви. А телевизор показывает секс в разных вариантах и способах. Будут ребята слушать про любовь? Я говорю о доброте, а по телевизору бесконечные сцены мордобоя. Я говорю о служении родине, а в ящике объясняют, как сделать карьеру. Я говорю о труде, а на экране упитанные парни учат сколачивать первоначальный капитал. Кому ребята будут верить мне, молоденькой училке, или государственному телевидению?

Она махнула рукой с такой силой, что роза упала на пол. Учительница подняла, принесла майонезную баночку с водой и поставила цветок. Мне, почему то захотелось взять его и обратно спрятать в рукав. Не «розовая» ситуация.

Когда Тамара Леонидовна нагнулась, её лицо подплыло ко мне. Не «розовая» ситуация… Красная! Её щёки рдели пуще цветочного бутона. Голубые глаза блестели, и не голубизной, а каким-то синеватым отливом.

Но мысли этой женщины, в сущности девочки, прямо таки ошарашили. Откуда у неё такая социальная зрелость? И главное, эти мысли совпали с моими, словно она их подслушала.

— Сергей Георгиевич, извините, но мне надо собираться.

— Вы уезжаете? — понял я значение разбросанных книг и всех этих коробок.

— Намереваюсь.

— Что-то случилось?

— Это уже другой вопрос и к литературе не относится.

— Но вы и по моему вопросу ничего не рассказали.

— Как же… Изложила свой взгляд на главную педагогическую проблему.

Мне оставалось лишь уйти. Почему же я не обратил внимания на её шею, которая забинтована? Точнее, с правой стороны, видимо, на какую-то ранку сделана медицинская накладка.

Уже в передней я спросил:

— Тамара Леонидовна, когда уезжаете?

— Пока не знаю.

— А куда?

— Тоже не знаю, — усмехнулась она, делая это как можно беззаботнее.

— Разрешите ещё раз к вам заглянуть?

— Пожалуйста.

— Тамара Леонидовна, а что у вас с шеей?

— Кошка оцарапала…

В прокуратуре я пришёл к выводу о бесплодности своего визита. Впрочем, убедился, что беда у женщины стряслась: насиженное место ни с того ни с сего не бросают.

Я позвонил капитану Палладьеву: хорошо иметь друзей в уголовном розыске.

— Сергей Георгиевич, нужна оперативная помощь?

— Игорь, узнай-ка, есть ли у Тамары Леонидовны кошка.

— Какая кошка?

— Бешеная.

Мне следовало посетить школу. Без разговора с ребятами, которые ездили в лес — двумя девочками и одним мальчиком, — тайну учительницы не разгадать.

Тайну… Разве это тайна? То, о чём можно получить информацию, я бы назвал загадкой. Меня занимало новое дело о женщине-каннибале. Убила свою подругу, нажарила из неё бифштексов и собрала гостей. Нет, не в каннибалихе тайна — это вне человеческой морали. Я хочу сказать, что меня интересует не психиатрия, а психология. Тайна в другом…

Гости. Как пять человек пили, жевали и смеялись, зная, что едят человечину? Они объясняли — по пьянке…

Директор школы меня знала. Я шёл в её кабинет, и меня не покидало ощущение, что вокруг меня не дети, а уменьшенные взрослые. В одинаковой одежде, с одинаковыми липами. Постарел я или устарел?

Мне казалось, что у детей отобрали детство весьма оригинальным способом — их чуть ли не с семи лет вовлекают во взрослую мещанскую жизнь. Год назад я был в этой школе на детском концерте. Вместо пионеров заливался хор в белых одеждах, и все в кудряшках — не то ангелочки, не то херувимы. Пропали детские песни, сказки, походы, игры… Вместо них шоу, анекдоты, приколы, сплетни… И почти открытое подталкивание к сексу.

Вот и говорю — устарел я.

Мне показалось, что школа чем-то взбаламучена. Ребята стояли группами, и почти все хихикали. Я спросил у директрисы:

— Что-то случилось?

Она молча протянула белый полиэтиленовый мешочек, на котором буквами значилось «Contex». Поскольку в иностранных языках не силён, то смотрел на директрису вопросительно. Она посоветовала: