Ирина Зарубина - Компромат

Чубаристова на месте уже не было.

Клавдия не смогла сдержать разочарованного вздоха. Виктор сейчас был единственный, кто сумел бы хоть как-то разобраться в происходящем.

Вот уж вправду люди говорят: уж коль день с утра не задался, хорошего и к вечеру не жди.

Не то чтобы Клавдию очень расстроил учиненный начальством нагоняй, скорее, озадачил. И даже не сам нагоняй — от Меньшикова ведь можно ожидать чего угодно, — сколько последняя, в спину брошенная фраза.

Как это понимать? Какое отношение имеет горпрокурор к загадочной записке про неведомый ключ?

Дежкина опустила кипятильник в банку с водой и, воткнув штепсель в розетку, принялась рыться в столе. Куда же он запропастился, этот клочок бумаги?

Ах, вот он наконец!

Клавдия внимательно перечла карандашные строки.

Что за напасть?

«Верните ключ, и вас оставят в покое. 17.45, на углу возле булочной, Смоленский переулок».

Н-да, в детективной литературе, которой, по утверждению вездесущей Люси, балуется Меньшиков, это называлось бы задачкой со сплошными неизвестными.

Во-первых, что значит «оставят в покое»? Уж не имеется ли в виду дело насчет пропаганды порнографии на телевидении? Может, объявилось неведомое порнолобби, жаждущее отвоевать себе место под солнцем? Нет, уж это-то полный бред.

Во-вторых, с какой стати ей угрожают? Проработав в прокуратуре… ну, скажем, так, определенное количество лет, Дежкина привыкла, что грозить может начальство (поведение Меньшикова тому подтверждение), горком, ЦК… — но вот чтобы так внаглую грозились преступники? Что-то ей такое не припоминается.

В-третьих. Никакого ключа Клавдии за последнее время не попадалось (исключая, разумеется, ключи от кабинета и от дома. Но ведь глупо предположить, что они кому-то понадобились). Это весьма серьезная проблема — вернуть то, чего у тебя никогда не было.

Единственное сколько-нибудь приемлемое объяснение происходящему Клавдия находила в простом выводе: неизвестный автор записки ошибся адресом. Ее, Дежкину К. В., кто-то принимает за другое лицо, завладевшее некой тайной. Тогда все становится на свои места: и утренний обыск, естественно, не давший никаких результатов, и записка с угрозами непонятного содержания, и напоминание Меньшикова… Хотя нет, стоп!

Кто-кто, а горпрокурор никак не мог ошибиться в том, что Клавдия — это Клавдия, а не кто-то другой. Что же он имел в виду, говоря: «Сходи обязательно, от тебя кое-что требуется…»

Существует единственный способ разобраться в этой истории, решила Клавдия. Придется пойти по указанному адресу и получить все ответы из первых рук.

Возможно, путаница откроется, все станет на свои места и ее оставят в покое. Дай-то Бог.

Кроме того (эта мысль таилась в самых глубинах подсознания, и Клавдия старательно гнала ее прочь), появилась возможность нарушить привычный жизненный уклад и отвлечься от своих скучных рабочих дел. Не одному же Чубаристову, в конце концов, распутывать таинственные и сложные преступления. Тайна — это ведь замечательно, хотя и не совсем соответствует ее возрасту и положению.

Дежкина размашистым движением выдернула из розетки штепсель кипятильника, не теряя времени, схватила свою хозяйственную сумку и торопливым шагом вышла из кабинета.

Про оставленные Чубаристовым бутерброды она и не вспомнила.

Странное предчувствие вдруг охватило Чубаристова в тот самый момент, когда он сел в служебную «Волгу» и поехал в Бутырки. Предчувствие еле уловимое. Лишь на мгновение в груди похолодело. Такое случалось с Виктором Сергеевичем, прямо скажем, не часто. Будучи прекрасным аналитиком и обладая специфическим складом ума, позволяющим держать под контролем любую, даже самую запутанную ситуацию, он без труда мог просчитать ее на несколько ходов вперед. Вот почему Чубаристов имел редкую способность часто угадывать события, которые должны были произойти. Вот почему он брался за дела, которые считались «висяками», и копал, копал, копал… до тех пор, пока не распутывал каждый клубочек, не разматывал каждую ниточку. Он словно выходил на экстрасенсорную связь с преступником, начинал прогнозировать его поступки, чувствовать его сердцебиение, объяснять перемены в его поведении. Он шел по видимому только ему одному следу. Шел в безошибочном направлении.

У него часто спрашивали: «И как это у тебя получается?» В ответ он отшучивался, загадочно улыбаясь. Сказать правду Чубаристов не мог, он и сам ее не знал. Разве Моцарт мог рассказать, как он сотворил свой реквием? Вероятно, талант следователя был ниспослан Виктору свыше, был изначально ему определен.

Этот свидетель объявился совершенно неожиданно, прислав Чубаристову из Бутырок записку весьма короткого содержания: «Нужно поговорить. Срочно. Я много знаю. Физкульт привет. Клоков». Вот и первая неожиданность. Обычно следователь вызывает свидетелей сам, иногда приходится доставлять их в прокуратуру под конвоем. Фамилия у этого была очень уж знакомая. Клоков. Тот самый? Или совпадение?

Чубаристов связался с начальником тюрьмы (своим давнишним приятелем) и узнал от него, что Клокова задержали за хулиганство, вернее, он сам явился в отделение милиции с повинной и содержится он в отдельной камере.

Неожиданность вторая. За хулиганство сразу в Бутырки, да еще в отдельную камеру?

На вопрос, каковы имя-отчество Клокова, получил ответ — Павел Леонидович. Нет, таких совпадений не бывает. Странно, что взяли его за какое-то хулиганство.

На следующее утро Чубаристов на всех парах полетел в картотеку МВД, где довольно быстро (не обошлось без помощи операционистки Верочки, за которой Виктор когда-то ухлестывал) отыскал пухлое досье Павла Леонидовича Клокова — воровская кличка Дум-дум — неоднократно судимого за вымогательство и бандитизм. Четыре раза он проходил по сто второй статье, но лишь в качестве свидетеля. Фотографии Клокова десятилетней давности (профиль и анфас) прилагались — тонкие черты лица, нос с небольшой горбинкой, широкий морщинистый лоб, аккуратно уложенные, с прямым пробором густые темные волосы, бородка с благородной проседью твердый, уверенный, с ироничным прищуром взгляд. Здесь же Чубаристов обнаружил письменные уведомления прокурора о насильственном приводе Клокова в суд. Десять лет назад он не очень-то стремился на свидетельскую скамью, а теперь вдруг… Третья неожиданная странность. Конечно, в том случае, если автор записки не был полным тезкой того самого Клокова, при упоминании имени которого все преступные авторитеты столицы (и не только столицы) уважительно кивали головами и опускали глаза. Допустим, это не двойник. Тогда зачем Дум-дум вышел на Чубаристова? Почему именно на него? Чего он хочет? Ведь Виктор Сергеевич не знал Клокова лично, никогда не встречался с ним, никогда не вел дел, в которых был замешан Клоков. Странно. И эта странность чем-то пугала и злила Чубаристова. Кроме всего прочего, письменная просьба о встрече была похожа на приказ, а Виктор не терпел, когда ему приказывают — даже его начальники не позволяли себе говорить с ним в повелительном тоне. Неужели он потерял контроль над ситуацией и на какое-то время стал марионеткой в чьих-то руках? И все же интуиция подсказывала ему, что встречу с Клоковым откладывать нельзя.