Стивен Кинг - Сияние

В отеле царила тишина, но в ней он мог слышать неуловимые отголоски эха, как будто издевавшегося над ним.

(Дэнни? Кто такой Дэнни? Кто-нибудь знает этого Дэнни? Мы что, в прятки здесь играем? Какой еще Дэнни? Убирайся отсюда, черномазый! Никакого Дэнни здесь нет и никогда не было.)

Господи Иисусе, неужели он прошел через столько испытаний лишь для того, чтобы немного опоздать? Неужели все кончено?

Перепрыгивая через две ступеньки, Холлоран взбежал по лестнице и остановился на площадке второго этажа. Кровавый след тянулся дальше к квартире смотрителя. Страх мягко заполнял ему вены, забрался в мозг, когда он двинулся в ту сторону. Звери из живой изгороди представляли опасность, но то, с чем предстояло столкнуться сейчас, было куда хуже. В глубине души он уже знал, что найдет.

И не торопился увидеть это.

Когда Холлоран поднялся по ступеням, Джек прятался в лифте. И теперь он неслышно крался за фигурой в припорошенной снегом парке – фантом, покрытый запекшейся кровью, но с ухмылкой на устах. Молоток для роке он поднял настолько высоко, насколько позволяла

(??кажется эта сучка пырнула меня ножом не помню??)

пронизывающая боль в спине.

– Черномазый, – прошептал он. – Я научу тебя, что не стоит совать нос в чужие дела.

Холлоран услышал шепот, начал поворачиваться, даже успел отклониться, когда молоток со свистом обрушился вниз. Капюшон куртки смягчил удар, но лишь незначительно. В голове у него словно разорвалась ракета, выпустив мириады цветных звезд… а потом все померкло.

Он покачнулся, привалился к шелковым обоям стены, и Джек ударил его еще раз, теперь сбоку. Молоток раздробил ему левую скулу и выбил большую часть зубов. Холлоран плашмя повалился на пол.

– Вот так, – прошептал Джек. – А теперь Бог мне в помощь.

Где же Дэнни? Пришла пора разобраться с непослушным мальчишкой.

Через три минуты дверь лифта с грохотом распахнулась на погруженном в полумрак четвертом этаже. Джек Торранс был внутри один. Кабина остановилась, наполовину не доехав до уровня пола, и ему пришлось мучительно выбираться в холл, извиваясь всем телом, как калека. Покореженный молоток для роке он тащил за собой. Под скатами крыши продолжал реветь и завывать ветер. Глаза Джека безумно метались из стороны в сторону. В его спутанных волосах среди запекшейся крови застряли нарядные кружки конфетти.

Его сын был где-то здесь, нашел себе укрытие совсем рядом. Он нутром чуял это. Предоставленный самому себе, этот непутевый мальчишка мог творить что угодно: разрисовывать дорогие обои цветными карандашами, курочить мебель, бить стекла в окнах. Он был лжецом, трусливым врунишкой и заслуживал наказания… самого сурового наказания.

Джек Торранс с трудом поднялся на ноги.

– Дэнни? – выкрикнул он. – Дэнни, подойди ко мне на минутку, сделай одолжение. Ты поступил скверно, и я хочу, чтобы ты принял свое лекарство, как мужчина. Дэнни? Дэнни!

(Дэнни…)

(Дэнн-ни-и-и…)

Темнота и пустые коридоры. Он бродил по этим темным коридорам, которые очень напоминали те, что протянулись по всему отелю, но в чем-то все же отличались от них. Покрытые шелком стены уходили высоко вверх, и, даже вытянув шею, Дэнни не видел потолок. Он терялся во мраке. Все двери были заперты и тоже тянулись куда-то ввысь. А под глазками (которые в этих огромных дверях больше походили на оптические прицелы) вместо номеров комнат были привинчены миниатюрные черепа и кости.

И откуда-то его звал Тони.

(Дэнн-ни-и-и…)

Были еще грохочущие стуки, уже хорошо знакомые, и далекие хриплые крики. Он различал не все слова, но к этому времени уже знал их почти наизусть. Он слышал их раньше, во снах и наяву.

Он остановился, маленький мальчик, меньше трех лет назад научившийся ходить на горшок, и постарался определить, где он находится, куда он мог попасть. Ему было страшно, но подобный страх стал привычным. С таким страхом он справлялся. Он ведь испытывал его каждый день на протяжении двух месяцев, от легкой тревоги до панического, безумного ужаса. С таким страхом, как сейчас, он мог смириться. Но ему хотелось узнать, зачем пришел Тони, почему он звал его в этом коридоре, который не относился ни к реальности, ни к миру грез, где Тони прежде показывал ему разные вещи. Почему, где…

– Дэнни.

В дальнем конце бесконечного коридора стояла темная фигурка, такая же крошечная, как сам Дэнни. Тони.

– Где я? – негромко спросил он.

– Ты спишь, – ответил Тони. – Спишь в комнате своих мамы с папой.

В голосе Тони звучала печаль.

– Дэнни, – продолжал он. – Твоя мама будет очень сильно поранена. Возможно, даже убита. И мистер Холлоран тоже.

– Нет!

Его восклицание прозвучало горестно, но тоже словно издалека, как будто странное полусонное окружение поглощало часть испуга. Тем не менее ему в голову пришли образы смерти в разных ее проявлениях: лягушка, раздавленная колесом машины на шоссе, как отвратительная почтовая марка на сером конверте; разбитые папины часы, валяющиеся поверх мусора в корзине перед тем, как отправиться на свалку; мертвая сойка рядом с телеграфным столбом; застывшие объедки, которые мама соскребала с тарелок в темную пасть бака для пищевых отходов.

Но нельзя было приравнять эти простые символы к той сложной роли, которую играла в реальной жизни мама; она полностью соответствовала его детскому представлению о вечности. Она уже была, когда его самого еще не было. И она будет, когда его не станет. Он мог принять возможность собственной смерти, он понял это, когда побывал в номере 217.

Но не ее.

Не папиной.

Никогда.

И он начал бороться, и темнота коридора поплыла. Фигурка Тони совсем побледнела, стала едва различимой.

– Не надо! – закричал Тони. – Не делай этого, Дэнни!

– Но она не умрет! Она не может умереть!

– Тогда ты должен помочь ей. Дэнни… ты сейчас в самой глубине своего сознания. В том его месте, где нахожусь я. Ведь я – часть тебя самого, Дэнни.

– Нет, ты – Тони. Ты не можешь быть мной. Я хочу к своей маме… Мне нужна моя мамочка…

– Это не я привел тебя сюда, Дэнни. Ты пришел сам. Потому что ты знаешь.

– Нет, я…

– Ты всегда знал. – Тони начал подходить ближе. Впервые за все это время Тони начал приближаться к нему. – Мы сейчас находимся в самой потаенной глубине твоего существа, куда не проникает ничто другое. И какое-то время мы будем здесь одни, Дэнни. Это как «Оверлук», в который никто никогда не сможет попасть. Никакие часы здесь не идут. Ни одни ключи к ним не подходят, и их невозможно завести. Двери номеров никогда не открывались, и в них никто никогда не жил. Но и ты не можешь задерживаться здесь, потому что оно уже идет за тобой.