Татьяна Романова - Фантастика и Детективы, 2014 № 11 (23)

Арахна… Созданный три столетия назад биостанок по производству мононуклеарной нити функционировал без перебоев. Неутомимая, неуничтожаемая, наделенная лишь одним инстинктом — инстинктом размножения — Арахна отличалась от своего природного прототипа, как силиконовая вагина на вечных батарейках отличается от живой женщины. Сравнение это, при всей его неприглядности, казалось Евстигнееву единственно точным. В отличие от мужской «пули», представляющей собой самостоятельную биосистему с прочным экзоскелетом, с пусть управляемой извне, но полноценной нервной системой, Арахна была всего лишь набором органов. Ровно тех органов, которых хватало для производства паутины, выдачи феромонального кода, привлекающего «самцов» — и всё. Арахна — гигантское лоно и прядильная железа размером с двухэтажный дом. У нее даже не имелось собственного скелета. Лишенная хитина опистосома крепилась к стенам шлюзового помещения сверхпрочными рёбрами, соединёнными между собой не менее прочными поперечинами. Эта «сбруя» удерживала Арахну от полноценного спазмирования. Иначе, ощутив «самца» внутри, «самка» расплющила бы собой и саму «пулю», и её пассажиров.

Точно старая дева, алчущая недозволенного совокупления и сублимирующая похоть в бесконечном рукоделии, Арахна-прядильщица трепетала от неудовлетворения и выдавливала из себя в космос тончайшую паутину.

Вот в этот кусок искусственно созданной плоти и был влюблён техник Евстигнеев.

— Товарищ Стан вахту приняла, — сменщица отсалютовала Евстигнееву, и он едва заметно скривился в ответ.

— Товарищ Евстигнеев вахту сдал.

— Куда в отпуск? — сменщица шлёпнулась в кресло перед монитором, развернула панель и налепила прямо на идеально чистую (у Евстигнеева имелась специальная ветошка) поверхность «живую картинку». На картинке кривлялся ребёнок неопределённого пола и возраста, наряженный в оранжевую униформу артели. Женщина поймала взгляд Евстигнеева и сочла необходимым пояснить:

— Дочка. Будущий техник. В прошлом году приняли в наш… корпоративный лицей. А у вас детей нет?

— Детей нет. В отпуск не поеду.

— Да? А мы вот уже планируем… Смена закончится, и на корпоративном круизнике по солнечной. Романтика…

— Не знаю, не видел, — Евстигнеев с сожалением оглядел лабораторию, остановился взглядом на той части панели, куда транслировались данные с обожаемой Арахны. Громко выдохнул.

— Пора.

— Уже? — сменщица (Евстигнеев видел ее четвертый или уже пятый раз, но никак не мог запомнить имени) всполошилась, взглянула на время. — Ой! И правда. Быстрой вам «пули», товарищ.

Евстигнеев не ответил. Поспешил к входу в шлюз.

Софи опаздывала. Евстигнеев воспользовался ее отсутствием, прильнул ухом к перегородке и неожиданно для себя растрогался, ощутив едва заметные колебания. Арахна трепетала, пыталась прорваться сквозь металлические рёбра, обхватить собой капсулу, сдавить ее со всей силой страсти. Через несколько минут Евстигнеев сменит ответный код «пули», и арахна равнодушно обмякнет. Это сейчас «возлюбленные» абсолютно совместимы за счет совпадения сигнала, но стоит лишь перенастроить феромональный код — и прядильщица продолжит безразлично генерировать паутину, а пуля устремится в Солнечную, на страстный зов своей новой любви — станционной мамы. «Инстинкт… Безупречная любовь, — прошептал Евстигнеев и погладил ладонью переборку. — Непостижимо! Недоступно».

— Тьфу! Чтоб ты сдох, извращенец! — Софи вывалилась из-за поворота. Встала — руки в боки. — Всё-таки напишу докладную. Поглядим, как ты тогда завертишься.

Евстигнеев пожал плечами. Знал, что Софи не станет рисковать гражданством Артели ради того, чтобы досадить мужу. Будет, как все эти пять лет, беситься, топать ногами, грозить, ненавидеть… и молчать. Иногда ему казалось, что они похожи: оба истово преданы чему-то великому, абстрактному и равнодушному. И оба вынуждены сосуществовать рядом друг с другом ради того, чтобы не лишиться главного. Бессмысленной своей любви.

В шлюзе Евстигнеев не удержался, шагнул к стене и коснулся пальцами напряженной гиподермы, облепляющей стены, пол и потолок. Софи фыркнула. Вихляя задом и насвистывая что-то бравурное, направилась к капсуле. Евстигнееву показалось, что Софи слишком грубо вдавливает подошвы в тело Арахны. Удержавшись от окрика, Евстигнеев вскрыл «пулю» и полез внутрь первым. Софи втиснулась следом. Евстигнеев тяжело молчал, набирал по памяти код. До старта оставалась одна минута сорок секунд.

— Не майся ты так, Евстигнеев. За полгода ничего с твоей пряшкой не случится. Станы эти — отличный марьяж, — Софи зевнула так, что Евстигнееву показалось: еще секунда, и у нее отвалится челюсть. — Что товарищ капитан, что товарищ техник.

— Экипаж, — поправил Евстигнеев. Подумав, поправил еще. — Пилот и биотехник. Арахна.

— Ты меня еще править будешь? В артели ТАК говорят! — Софи сцепила зубы. Сквозь зубы повторила: — Марьяж. Товарищ. Пряха.

— Заткнись, Софи… три, два, один. Пуск!

Ничего не произошло. То есть и обычно «ничего» не происходило, но на этот раз «ничего» было другим. Пугающим. Пустым и абсолютно беззвучным. Евстигнеев замер.

— Всё? — голос Софи сорвался. Она, видимо, тоже почувствовала неладное. — С прибытием? Мы на станции? Выходим?

— Сиди, где сидишь, — оборвал ее Евстигнеев.

Он еще раз перепроверил код. Верный. Сейчас капсула должна была уже находиться на «маме», в одной из многочисленных принимающих ячеек орбитальной станции. Теперь Евстигнееву полагалось вернуть пульт на место, откинуть люк и выйти в шлюзовой отсек «мамы». А там уже ждет шаттл до Земли. Дальше, как всегда: Софи в оплаченный Артелью круиз по Солнечной, а он в свою нору с зашторенными окнами и бумажной библиотекой. Но что-то пошло не так. Подумав еще с полсекунды, Евстигнеев выбрался наружу.

Шлюз, в котором они сейчас находились, был не «мамин» — с надписью «welcome back», оранжево струящейся под потолком, но знакомый, маленький, облепленный изнутри молочным желе опистосомы, притянутой к стенам металлической решеткой.

— Мы что, еще в нашей пряхе, что ли? — Софи вылезла вслед за Евстигнеевым. Округлила глаза и рот. — Ты код, что ли, не тот ввёл? А? Что молчишь?

Евстигнеев думал. Он думал всё время, пока Софи требовала забраться обратно в капсулу и попробовать еще раз. И потом, когда после пятнадцати попыток ничего не изменилось, и капсула не тронулась с места. И тогда, когда Софи слишком быстро шагала по коридору в кают-компанию, а Евстигнеев тащился за ней. Он думал даже тогда, когда Софи, сбиваясь, докладывала сменщикам о происшедшем, а сменщики пытались задавать какие-то никчемные вопросы, вроде «как себя вела Арахна, товарищ техник?» и «в порядке ли пульт-кодер, товарищ техник?».