Жорж Сименон - Побег аристократа. Постоялец

Он был очень собран, голова работала отменно. Он все продумал, все предусмотрел. Перед отъездом даже предупредил полицейского инспектора, что увозит Терезу в Париж.

На следующее утро их ждал другой город, другой перрон. Доктор Букар махал рукой, стоя у края платформы.

Господин Монд и Тереза зашагали вдоль состава, их толкали, пассажиров прибыло много. Она не осмеливалась взять его под руку. Увидев, что кто-то пришел их встречать, она насторожилась.

— Я на минуту отойду, можно?

Переговариваясь с доктором, который был не в силах скрыть изумления, он краем глаза наблюдал за ней.

— Иди сюда, Тереза. Познакомься, это господин Букар, врач, один из моих хороших друзей.

Ее недоверчивость возросла. Он предложил:

— Давай сначала выберемся из толпы.

Когда выбрались, он подвел ее к такси, усадил. Следом сел в машину и доктор.

— До скорого. Ты можешь ему доверять. Он не собирается тебя везти туда, куда ты думаешь.

Когда такси отъехало, Тереза уже была готова драться и кричать о предательстве.

— Не бойтесь ничего, — сказал Букар, растерянный и смущенный. — Норберт позвонил мне и попросил снять для вас удобную квартиру. Мне повезло, я сразу нашел в Пасси подходящую. Вы будете там у себя дома. Совершенно свободны. Насколько понимаю, для вас приготовлено все необходимое…

На заострившемся лице Терезы выразилось удивление, к которому примешивалось что-то похожее на ярость.

— Он вам обещал что-то другое?

— Нет.

— Что же он вам говорил?

— Ничего… я не знаю…

Она кусала губы, злясь на себя, что оказалась такой дурой. Ведь всего несколько минут назад, в поезде, когда в воздухе уже запахло Парижем, она коснулась руки Монда, готовясь разразиться слезами благодарности, может быть, броситься к его ногам. Они стояли вдвоем в коридоре, и только появление какого-то пассажира помешало ей так поступить.

— Я идиотка и больше ничего! — процедила она презрительно. Ведь она думала, что он вернулся ради нее!

В десять часов господин Монд, не заезжая на улицу Баллю, подкатил на такси к Центральному рынку и уже пешком преодолел небольшое расстояние, отделявшее его от магазинов улицы Монторгёй. Утро выдалось пасмурное. А может, в Париже небо так ни разу и не прояснилось за то время, что он провел на юге? В отсутствие солнца все предметы виделись даже четче, обнаженнее. Их контуры выделялись как-то особенно резко.

Из арки выехал грузовик, и он посторонился, уступая ему дорогу. Вошел во двор под стеклянной кровлей, повернул налево, в кабинет, который занимал вдвоем с господином Лорисом. Того аж затрясло от волнения, и не сосчитать, сколько раз он вскричал:

— Мсье Норберт!.. Мсье Норберт!..

Он заикался от избытка чувств, потом вдруг сконфузился и представил патрону субъекта, сидевшего на его собственном месте, которого он поначалу не заметил:

— Господин Дюбордье… Администратор, которого банк нам при…

— Понимаю.

— Если бы вы знали, в какой ситуации…

Он слушал. Он смотрел. Все это, включая и Лориса, и администратора, мрачного, словно служитель похоронной конторы, казалось фотографией, которую передержали в проявителе. Господин Лорис был весьма удивлен, когда он посреди разговора, не дав ему договорить, вышел из комнаты и направился к другим кабинетам…

Последним в их ряду был тот, где он увидел сквозь застекленную дверь своего сына. Сын, подняв глаза, тоже увидел его, выпрямился и, раскрыв рот, бессильно застыл.

Едва успев открыть дверь, господин Монд увидел, как парень побледнел, зашатался и лишился чувств. Отец подбежал к нему в то мгновение, когда он уже распростерся на пыльном полу, колотя по нему руками.

Позже, за завтраком, двое служащих, свидетелей этой сцены, болтали с кладовщиком, один из них рассказывал не без осуждения:

— Он и пальцем о палец не ударил. Глазом не моргнул. Стоял и смотрел сверху вниз, ждал, когда парень в себя придет. Можно было подумать, что он не в духе, взъелся за что-то. Наконец мальчишка открыл глаза, встал, трясется весь, а патрон только чмокнул его в лоб и говорит: «Здравствуй, сын!» И это человек, который три месяца был неизвестно где, все его давно похоронили!

Однако именно с сыном, с ним одним господин Монд пошел завтракать в свой привычный ресторан возле рынка. Звонить на улицу Баллю он не стал. И господину Лорису запретил.

— Ты действительно поверил, что я никогда не вернусь? А как поживает твоя сестра?

— Я с ней иногда вижусь. Украдкой. Дела там совсем плохи. Они по уши в долгах, да еще с мамой судятся.

Ален то и дело отводил глаза, но у господина Монда создалось впечатление, что со временем он сумеет приручить своего мальчика. В какой-то момент его взгляд невольно остановился на декоративном платочке с кружевом, торчавшем из жилетного кармана. Молодой человек заметил это и покраснел. Через минуту он вышел в туалет, а когда вернулся, платочка уже не было.

— Я вообще-то не в курсе, но, по-моему, все передряги начались из-за сейфа…

— Однако у твоей матери был ключ.

— Похоже, этого оказалось недостаточно…

Не теряя времени, господин Монд принялся наводить порядок. В три часа он посетил директора банка. И только в пять вышел из такси перед маленьким особняком на улице Баллю. Консьержка сочла уместным издать восклицание. А он просто вернулся домой, и не как путешественник после долгой поездки, ведь при нем даже багажа не было. Позвонил и вошел, как делал каждый день на протяжении многих, многих лет.

— Мадам наверху?

— Она только что уехала, взяла машину. Я слышала, как она велела Жозефу отправляться к ее поверенному.

Ничто не изменилось. На лестнице он встретил горничную — ту, что принадлежала исключительно его жене. Она вздрогнула и чуть не выронила поднос, который держала в руках.

— Знаете что, Розали…

— Да, мсье?

— Я не хочу, чтобы вы звонили мадам.

— Но, мсье…

— Я сказал, чтобы вы не звонили. Это все!

— Поездка мсье была удачной?

— Великолепной.

— Мадам будет очень…

Не видя смысла слушать дальше, он пошел к себе в комнату, где с видимом удовольствием облачился в собственную одежду. Потом спустился в кабинет, свой старый кабинет с многоцветными стеклами, служивший и его отцу, и деду.

По видимости ничто не изменилось, но он хмурил брови. Искал, что его здесь задело. Ага, пепельница! На письменном столе ее больше не было, как и двух трубок, которые он курил только здесь, у себя, в этой комнате. На их месте он увидел очки своей жены. А еще на бюваре лежала папка с деловыми бумагами, которые были ему неизвестны.

Он позвонил, вызвал Розали и передал ей эти предметы:

— Отнесите это к мадам.

— Хорошо, мсье.

— Вы не знаете, где мои трубки?

— Думаю, их переложили в шкаф, тот, внизу.