Тед Косматка - Мерцающие

И опять его глаза блеснули в темноте. Далекий свет снаружи превращал его в темный покачивающийся силуэт.

До него оставалось не больше десяти футов. Боаз выиграл расстояние. Как ни тесно было в трубе его громоздкому телу, он меня настигал. Он сдвинулся, и свет переменился, просочился над его плечами. И тогда я рассмотрел его глаза. Боаз прищурился, как будто вдруг что-то понял.

Он рванулся вперед.

В темноте я ощутил, как тянутся ко мне его руки.

Времени на размышление не осталось. Я расслабил плечи. Живот заскреб по дну, а ноги упали вниз – получилось! Почти.

Стальная хватка сомкнулась на моем предплечье.

Я взвизгнул и забился, но пальцы, впившиеся мне в кожу, были слишком сильны, я чувствовал, как меня вытягивают наверх. Я задергал ногами, нащупывая зацеп. Появилась вторая рука, вооруженная стальным острием, – ударила мне в лицо, целя в глаз, но я прижал подбородок к груди, чтобы рана пришлась на макушку, и уперся коленями, оттолкнулся. Почувствовал, как сталь ударила по кости. Боаз тянул, но меня не так легко было вытащить наверх – вес взрослого мужчины, заклиненного в трубе, – и все же силы ему хватало, а мне на лицо капала горячая кровь из рассеченной кожи на голове – меня как будто затягивало между лопастями пропеллера, и он, яростно взревев, снова ударил меня сталью. Я изо всех сил уперся коленями, но Боаз был сильнее и выдернул меня, а заодно и мое плечо из сустава.

Перегиб трубы вдруг оказался у меня под животом, а меня волокло дальше, и я уже знал, чем это кончится, – меня вскроют от макушки вниз в этом темном вонючем аду, и вдруг железная хватка разжалась, выпустила руку, чтобы перехватить за рубашку и подтянуть ближе.

Я дернулся в единственно возможный момент, отшатнулся и почувствовал, как застегнутая рубашка съезжает на голову, а сам я животом сползаю по изгибу, так что майка задралась до подбородка. А потом я упал.

Падение длилось три секунды, если не меньше.

Тело ощущало расстояние, кожа обдиралась о шершавый металл, а потом удар чуть не расколол мне кости.

Я стукнулся подошвами – ноги в полете выпрямились, – а потом в плечах полыхнула боль, и о железо ударилась моя голова. И стало тихо.

В ловушке, в полной темноте нет четкой грани между сознанием и обмороком.

Не знаю, надолго ли я отключился. Может быть, на несколько секунд. Или минут. Первое, что я услышал, очнувшись, – скребущий звук над собой. Я шевельнулся, и в плече скрежетнули кости – сустав встал на место. От моего стона скребущий звук оборвался.

Я услышал его дыхание. Снова заскребло…

Я вслушивался, не желая верить. Этого быть не могло.

Он спускался.

Нет!

Даже в полубеспамятстве я понимал, какое это безумие. Он никак не мог развернуться – значит, полз головой вниз. На такой риск никто бы не пошел. Даже если он меня убьет, назад ему не выкарабкаться – задом наперед это невозможно. А мое тело заткнет трубу, так что и пути вперед не будет. Боаз окажется в ловушке. Как я сейчас.

Скребущий звук стал громче.

Надо было спешить. Я пополз на брюхе, срывая кожу. Я задумался, много ли ее останется после этого наждака. Я вкладывал все силы в плечи, отталкивался локтями, протискиваясь в трубу и скользя коленями по стали. Время растянулось, мгновения длились веками.

Целую вечность спустя я задержался. Сперва засомневался, но сосредоточился и через две секунды убедился, что не ошибаюсь. Отблеск. Едва заметное свечение. И даже воздух переменился, стал не таким застойным. Я не знал, далеко ли, но где-то за моими подошвами труба заканчивалась.

– Пожалуйста, – взмолился я, – только бы не решетка!

Я ее представлял. Стальная сетка, в которую первыми упрутся подошвы. Ни выхода, ни возвращения. То, что называлось Боазом, все ползло за мной головой вниз, со стальным острием в руке. Я отогнал эту мысль. Что толку думать.

Труба загремела – Боаз приближался.

Еще дюжина футов покрытой налетом стали под животом, а дальше свет, просачивающийся из-за плеча, стал ярче, я уже различал свои пальцы в пятнах грязи и крови. Я видел глубокие раны на предплечьях, но предпочел не всматриваться. Что толку?

В трубе стало светло, моя правая нога не нашла опоры. Стали не было и под правым коленом, а потом ее не оказалось и под левым, и я выскользнул, цепляясь за стенки трубы, и даже не подумал, высоко ли будет падать, как уже падал. Ударившись о землю, я взглянул вверх. Пять футов.

Я втягивал в себя воздух, не веря свободе. Когда встал, труба оказалась вровень с лицом – двухфутовое отверстие в темноту. Ноги у меня подогнулись, я осел наземь, запнувшись за короткий обрезок металла. Огляделся: я находился в полуразобранном строении – кажется, снос забросили на полпути. На полу грудой валялись стальные трубки разной длины и диаметра вперемешку с кусками бетона. Высокую крышу частично сняли, оставив каркас и открытое небо. Я где-то читал про корпорации, которые обдирают крыши со старых зданий, чтобы уклониться от налогов. Может быть, и здесь такое начинали, а потом стало уже не до налогов.

Наверху зашумело, все сооружение надо мной содрогнулось. Когда звук стал громче, ноги у меня опять подогнулись. Боаз был рядом. Бежать я не мог, и спрятаться, казалось, негде.

Рука сжалась на первом, что подвернулось, – трехфутовом обрезке трубы. Когда-то он торчал из стены, а теперь тяжело лег в ладонь.

Я сумел встать.

Первой высунулась рука – длинная и красная, мокрая от крови – и схватилась за край проема. За ней вторая рука, зажавшая окровавленный клин. Следом показалась макушка продолговатого черепа, как будто Боаз рождался на волю из темного ада.

Лицо, когда оно обратилось ко мне, было сведено судорогой ярости и покрыто грязью. Глаза нашли мои.

Я стоял, занеся трубу, в позе палача. Я не дал ему времени опомниться. Все, что во мне осталось, я вложил в удар по его черепу.

Под трубой страшно хрустнула кость. Я ударил снова, и он дернулся – судорогой тела. Из раны хлынула кровь. Я бил снова, и снова, и снова.

Я бил, пока сталь в моей руке не стала мокрой от крови.

Я бил, пока его раздробленное тело не обмякло, вывалившись из трубы бескостной массой. И еще бил, пока мог поднять руку и мир не поплыл перед глазами.

Я посмотрел на него сверху. Раздроблен череп. Сломана шея. Ни следа от того, чем он был. Ни осиных крылышек, ни мерцающей ауры.

В глазах у меня прояснилось.

Я не убивал живого с тех пор, как рыбачил с отцом. Я ждал реакции. Ждал потрясения от убийства. Ничего. Я выронил обрезок трубы. До меня дошло: я не считал то, что убил, человеком. Это было что-то другое.

Перебираясь от пролома к пролому, я беззвучно проходил через застройку. Как частица сквозь щели. Легкие горели, потому что я надышался пылью, и пришлось остановиться, тихо откашляться в сгиб руки, выкашляв густую черную слизь. Я зашагал дальше. Сколько минуло времени, не помнил.