Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля

Яна потерла нос и смешно поморщилась:

– Знаете, я пятнадцать лет жила под одной крышей с убийцей. Потерплю уж еще немного.

Илюшин рассмеялся. До Сергея не сразу дошло, о чем она говорит, но поняв, он осуждающе покачал головой. Если девочка права и история со смертью ее брата и в самом деле не так однозначна, как выглядела, то слет родственников на место давнего преступления ему не нравился.

– Скорее всего, они приехали делить наследство, – отвечая на его невысказанные мысли, пробормотал Илюшин. – Но в любом случае рядом с ними может быть небезопасно. Яна, как вы смотрите на то, чтобы представить меня своим другом?

– Хотите поселиться вместе с нами? – догадалась она.

– Хотя бы на несколько дней. Неплохо бы собственными глазами взглянуть на место преступления и познакомиться с вашей родней.

Она не задумалась ни на секунду:

– Никаких проблем! Дом огромный, там куча места. Сможете расположиться где пожелаете.

– Вот и прекрасно.

«Быстро же они договорились, – подумал Сергей. – Вот так всегда. Кому-то предстоит раскапывать ограбление столетней давности, а кто-то будет наслаждаться компанией трех хорошеньких девиц».

Я видел, как они вышли из кафе. Худощавый взъерошенный парень придержал дверь перед Яной, здоровяк шел замыкающим. Мой «Ауди» был припаркован близко, я успел хорошо их разглядеть.

Парню лет тридцать, вряд ли больше. Умное лицо, располагающее. Губы насмешливые, хорошего рисунка, без инфантильной припухлости, которую так часто можно встретить у наших ровесников. И прищуривается. Когда он обернулся ко второму, я поймал характерный наклон головы. Бьюсь об заклад, он часто наклоняет голову, когда прислушивается или всматривается. Словно меняет угол обзора.

Второй мне не понравился. Бритая башка, угрюмый взгляд, тяжелый подбородок. Про таких говорят – зыркает. Ну да, так и есть. Он и на меня зыркнул, но я опустил глаза в смартфон и почти сразу почувствовал, как чужой взгляд перестал давить на меня.

Они посадили Яну в такси, а сами двинулись к черному БМВ на другой стороне улицы. Я не сомневался, что за руль паркетника сядет бритый, и оказался прав.

Кто они такие? Братки, чтобы вышибать долги?

Чушь. Во-первых, из кого?

Во-вторых, на братка похож только здоровяк. Присутствие второго парня – я окрестил его Умником – меняло все дело.

Что им здесь надо?

Интуиция подсказывала, что эти двое как-то связаны с наследством Раисы и Прохора.

Когда я вернулся домой, мне навстречу по лестнице спускалась Вероника. Кажется, я застыл на месте. Она и в детстве оказывала на меня такое воздействие. Не из-за ее особенной красоты. Я вообще не уверен, можно ли назвать ее красивой. Просто когда видишь ее, хочется стоять и смотреть, вот и все.

Помню, я тогда много раз пытался ее нарисовать. Женька требовала от меня портрета, а Вероника ни разу не просила об этом. И все-таки я пробовал, снова и снова. У меня была своя секретная тетрадка, и в ней с каждой страницы смотрело ее лицо.

Широко расставленные прозрачные глаза. Губы, сложенные в полуулыбку. Девочка-тайна, девочка-загадка. Двигается с ленцой, не идет, а плывет. Воздух вокруг нее загустевает, превращается в воду, и течения несут пылинки шлейфом из комнаты в комнату. Девочка-русалка. Принц от такой не ушел бы никуда, пропал в этих светло-голубых глазах, утонул, и ведьма пропала бы и до конца своей жизни приплывала к берегу, чтобы взглянуть на белокурую девочку с улыбкой феи.

Иногда мне казалось, что она полная дура. Пару раз я заставал ее валяющейся на диване с плеером. В ушах наушники. Я, помню, обрадовался – думал, найдется общая тема для беседы! Попросил дать мне послушать, что там у нее – а это оказалась какая-то невыносимая попса. В двенадцать лет я был достаточно продвинутым, чтобы слушать Гребенщикова и Цоя. А тут – ла-ла-ла, мой любимый, ла-ла-ла, мы два мира… Вот уж точно! Два мира.

Самое поразительное – это выражение ее лица. Она слушала адскую пошлятину, а улыбка на ее губах была до того одухотворенной, словно ей в одно ухо играл Бах, а в другое – Моцарт. Помню, меня это ошеломило. Я полагал, должна быть какая-то связь: например, тот, кто слушает «Руки вверх», непременно имеет придурковатую рожу. Вероника буквально перевернула мои представления о людях.

– Привет!

– Здравствуй, Леша.

Она показалась мне огорченной, и я задал прямой вопрос.

– Огорчена? – обычным своим рассеянным тоном переспросила она. – Просто устала.

Второй день она просиживает наверху, в дедовом кабинете. Перебирает фотоальбомы. Рассматривает дедов архив. Делает вид, что в ней проснулся интерес к семейной истории.

Из всех нас она была меньше прочих заинтересована в том, чтобы понравиться Прохору. Кроме меня, конечно же.

Но меня оберегало отцовское состояние. Папе было глубоко наплевать, кому достанется наследство старика. Ему оно не требовалось. Я тогда впервые в жизни понял, что на самом деле дают деньги. Независимость! Скажете – банальщина? Ну да. Но для двенадцатилетнего мальчишки это было открытие. Прежде-то мне нравилось воображать, будто я презираю все эти низменные материи. Ага, как же. Достаточно оказалось папе принести мне коробку дешевых карандашей вместо моих, привычных, и все мое презрение ухнуло в пропасть.

Веронику же защищало нечто иное – внутреннее безразличие ко всем играм Прохора. Я старался напустить на себя независимый вид. Однако в глубине души мне нравилось, когда дед хвалил меня. «Я вам покажу Лелика-анаболика! – думал я, имея в виду в основном Женьку. – Узнаете еще бледную спирохету!»

А Веронике и впрямь было все равно. Иногда по ее лицу пробегала едва уловимая гримаса, если дед обращался к ней со словами одобрения.

Совсем легкое движение губ. Взгляд, быстро отведенный в сторону.

Я бы мог поклясться, что в этом взгляде таилась ненависть. Ярость жертвы, вынужденной улыбаться своему мучителю. Я столько минут провел, наблюдая за этой чарующей девочкой, что самоуверенно считал себя способным истолковать ее мимику.

– Почему ты так смотришь?

Я спохватился, что, ударившись в воспоминания, по-прежнему таращусь на Веронику.

– Прости! Просто задумался…

– У тебя все в порядке?

Я хотел ответить, что да, но не успел: дверь распахнулась, и на пороге появилась Яна.

– Всем привет! – с напускной жизнерадостностью сказала она. – А у меня сюрприз. Ко мне в гости приехал мой… э-э-э… друг.

Она посторонилась, и за ее спиной я увидел Умника.

– Здравствуйте. – Улыбка у него была на редкость обаятельная. – Меня зовут Макар. Рад познакомиться.

Яна отвела своего лжедружка на кухню, а я отправился предупредить Женю. На самом деле мне хотелось поговорить с кем-то, кто мог разделить мою злость. Женька подходила идеально: она терпеть не могла Яну. Даже не знаю почему.