Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

– Насть, фотографии куда?

Кирилл посмотрел – Муся в обеих руках держала целую стопку увесистых плюшевых и кожаных альбомов.

– Положи пока на диван. Я не знаю, куда. Наверное, в книжный шкаф, в нижнее отделение. Влезут они туда?

– Сейчас посмотрим.

Кирилл сел на кожаный диван и наугад открыл один альбом.

Молодой мужчина в военной форме смотрел куда-то вдаль орлиным взором. И еще он, немного постарше, за обширным, как колхозное поле, письменным столом. Вокруг была невозделанная пашня – кучи бумаг и нелепых пузатых телефонов. На этой фотографии он выглядел озабоченным и очень человечным, может быть, потому, что не старался придать лицу орлинор ныпажгние.

– Это дед, – сказала Настя издалека, подошла и присела рядом, – это сорок пятый год, он только демобилизовался. А это уже сорок восьмой. Видишь, какой грустный? Наверное, уже знал, что его посадят.

Грустный? Кирилл посмотрел на желтую фотографию. Нет, он не грустный. Человек на фотографии был чем-то озабочен, причем решительно озабочен, словно ему предстояло сделать трудный выбор.

– А это Яков. Он и вправду был красавец, прав Владик, черт бы его…

Подошла Муся и тоже стала смотреть. Фотография была “парадная” – тот же орлиный взор, устремленный как пить дать в коммунизм, прическа волосок к волоску, губы сложены решительно и непримиримо к врагу. Человек на фотографии был похож решительно на всех героев того времени. Ему можно было запросто пробоваться на главную роль в фильме “В шесть часов вечера после войны”. Он был красив ненатурально, сказочно, глянцево, как были красивы румяные и чистые актеры, игравшие офицеров на войне. Только человек на фотографии как раз и был офицер, а не актер.

– А это они с дедом на какой-то то ли рыбалке, то ли охоте в Волхове.

По правилам того времени они не улыбались в объектив, смотрели серьезно, но видно было, что у обоих хорошее настроение, и, как только кончится эта морока с фотоаппаратом и назойливым фотографом, который все выбегал из-за шаткой треноги, подбегал к ним и что-то суетливо поправлял, они расслабятся, закурят и станут говорить друг другу, что у них был здорово глупый вид.

Время ни при чем. Время всегда просто время. И эти парни на фотографии просто парни – генерал инженерных войск и его друг. И обоим предстоит сгинуть, пропасть навсегда, и это уже неважно, что одному посчастливится вернуться. В этот дом вернулся совсем другой человек – не тот, который, сдерживая смех, серьезно смотрел в камеру и ждал, когда фотографу надоест суетиться и он сделает свое нехитрое дело.

Как никогда больше не вернется в Питер тот Кирилл Костромин, что старательно, с высунутым языком вырезал на джинсах ровные полоски.

– Это они с бабушкой и Яковом на каком-то военном параде. Уже, наверное, тетя Нина родилась. Надо посмотреть, какой это год. Странно, что бабушка не написала.

Белые платья, счастливые лица, вольный ветер. В руках у девушки какие-то цветы, шарф летит по воздуху за спинами мужчин, один из которых ее муж. Она держит под руки обоих, у нее радостное, уверенное, молодое лицо и… Настины глаза. Тоже была зеленоглазой?.

Почему-то Кириллу не хотелось на них смотреть, как будто он знал что-то важное, а они не знали, и он не мог предупредить их, прорваться сквозь время и фотобумагу.

– А это папа с тетей Ниной. Смотри, какой толстый. А она в бантах и очень серьезная. Наверное, у нее куклу перед съемкой отобрали. А это опять Яков с семьей.

Жена Якова странно не сочеталась ни с ним, ни с его друзьями – Настиными бабкой и дедом. У нее было простенькое крестьянское лицо, с широким носом и выпирающими скулами. Никакого белого платья и летящего шарфа, никакой с трудом сдерживаемой жизнерадостности, никакого огня в глазах. Просто женщина неопределенного возраста в чем-то темном и невыразительном. Он по сравнению с ней просто греческий бог. Интересно, он любил ее или женился потому, что не мог жениться на той, с зелеными глазами и широким улыбающимся ртом?

И тогда опять выходит – прав Владик?!

– А это тетя Александра. Кирилл, смотри, какая хорошенькая! Муся, посмотри! Я забыла эту фотографию.

Тете Александре было лет шестнадцать. Она была пухленькая, хорошенькая, в оборочках и ямочках, в кудрях и белом воротничке. Она стояла под березкой, тоже мечтательно смотрела вдаль, в опущенной руке – шаль с бахромой. Красота.

– Это папа, тетя Нина и Галя, дочь Якова, здесь, в Петергофе. Яков с дедом уже сидели. Ну да. Пятьдесят первый год. Это бабушка и жена Якова, я не помню, как ее звали, хотя бабушка говорила… Это папу в пионеры принимают. Надо маме показать. Это какие-то его друзья. Это диспут в институте, это они с мамой на лыжах катаются. Это тети-Нинина свадьба…

– А куда делся ее муж? – спросил Кирилл, не отрываясь от фотографий. – Тоже сбежал? Как у тети Александры?

– Нет, что ты! – ответила Настя с укором. – Он погиб. Утонул. Он был военный моряк. Капитан первого ранга. Он тут еще есть, наверное. Я его хорошо помню. Мы его очень любили, и бабушка, и все. Вот он. А это мы маленькие совсем, лето у бабушки проводим – Соня, Сережка, я и… А это, наверное, как раз внучка Якова, ее тогда к нам привозили. Владика нет, он, наверное, еще маленький был. А Светка еще не родилась. Или уже родилась? А это я в первый класс иду. Смотри, вот опять бабушка.

– Ты смешная, – сказал Кирилл, рассматривая фото, – а где банты?

– Я бантов терпеть не могла, – ответила Настя гордо, – и никогда не носила. Мама все хотела на меня навязать, а я вытаскивала. И только бабушка сказала: отстаньте от ребенка, может быть, у него с детства хороший вкус. У меня то есть. Господи, сколько фотографий! И никто их не смотрит.

– Почему? – спросила Муся. – Вот мы, например, смотрим.

– В последний раз я смотрела эти фотографии, наверное, лет десять назад. Или даже больше. Бабушка их тоже почти не доставала. Она говорила, что нельзя жить прошлым, и приводила в пример Ахматову. Ей казалось, что она похожа на Ахматову.

– Мы так никогда не закончим, – заметила Муся тихонько, и Настя спохватилась:

– Кирилл, ты смотри, если хочешь, а нам надо тут все закончить. Немного уже осталось. Только пол протереть и каминную полку. Я не помню, мы ее мыли или нет?

– Нет, – сказала Муся и подхватила свою тряпку.

– Муся, – спросил Кирилл и перевернул страницу альбома, открывая следующую, – вы не знаете, у кого-нибудь здесь есть собака?

Настя и Муся переглянулись, как будто быстро обменялись какой-то секретной информацией. Его всегда раздражали такие женские переглядывания, означающие, что они знают что-то такое, что недоступно пониманию низших существ. В данном случае низшим существом был Кирилл.

– Собака? – переспросила Муся с сомнением.