Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен

– Я никогда с ними не дружил. Попила или еще?

– Вообще говоря, они ни в чем не виноваты, твои родители. Просто они жили так, как им казалось лучше и проще.

– Настя, я не хочу это обсуждать. Мать сказала, чтобы я забыл номер их телефона, но это уже бывало. Если повезет, она не будет мне звонить месяца три. А потом все наладится. То есть она опять примется звонить и втолковывать про мои грязные деньги и капиталистический образ жизни.

– А сестра?

– Какая сестра?

– Которая родила.

– Я ее поздравлю. Вернусь в Москву и пришлю подарок.

– Ты думаешь, этого достаточно?

– Настя, я не поддерживаю с ними никаких отношений. Не могу. Не хочу.

– Когда ты захочешь, может быть, будет уже поздно.

– Вероятно. Или я не захочу. Ты так и будешь сидеть с ведром или можно его унести?

Она сунула ему ведро, и он вышел на балкон.

Капли гулко шлепались на крашеные доски, одна попала Кириллу на спину, и он поежился. Сад как будто вздыхал, и было совсем тепло. Утром опять придет жара. Листья легко прошелестели, и Кирилл, задрав голову, посмотрел на верхушки деревьев. Они стояли неподвижно и казались темнее темного неба.

Ветер?

Снова зашелестело, и он вдруг быстро присел, оказавшись за решеткой балкона.

Внизу по дорожке кто-то шел. Сквозь листву было не рассмотреть – кто, но Кирилл слышал шаги и слышал, как падали капли с потревоженной старой сирени.

– Ты что? – шепотом спросила Настя у него за спиной.

Он приложил палец к губам:

– Там кто-то есть. Внизу. Я слышу.

– Кто-то забрался в сад? Кирилл покачал головой:

– Не знаю. Сейчас посмотрю. Сядь на кровать и сиди тихо.

Прошелестело уже довольно далеко, и Кирилл понял, что нужно торопиться.

Он перепрыгнул через решетку, повис, перехватил руками за нижнюю перекладину балкона, качнулся раз, другой и спрыгнул в траву. Ему не хотелось, чтобы утром на песке отпечатались две его босые ступни, как буква “аз” в книге первопечатника Ивана Федорова.

Человек ушел в глубину сада, к старой калитке, которая выходила в душные густые кусты, продолжение какого-то парка. Ею редко пользовались. Муся на своем велосипеде предпочитала делать круг, чтобы заехать в ворота.

Кто мог среди ночи забраться в сад? Воры? Даже ворам вряд ли бы хватило ума тащиться грабить дом, полный народа. А что можно украсть из сада? Лопату? Не слишком гнилое бревно, которое Кирилл собирался найти, да так и не нашел?

В траве стояли лужи, которые чавкали под ногами, и Кирилл стал пробираться осторожней. Он ничего не видел, кроме темных веток, и ничего не слышал, только капли глухо падали в мокрую траву.

Куда ушел человек?

Впереди что-то хрустнуло, и Кирилл замер.

Человек не ушел. Он был впереди и, очевидно, тоже остановился, прислушиваясь.

Кирилл не шевелился. В верхушках деревьев по-ночному тревожно прошелестело, и его с ног до головы обдало холодными каплями. Он смахнул воду с лица и снова замер.

Ничего.

Кирилл оглянулся на темный дом, почти не видный за деревьями. Света нигде не было, и отсюда невозможно было разобрать, открыта или закрыта дверь, выходящая на садовое крыльцо.

Шаги раздались снова, гораздо отчетливее, чем раньше, очевидно, человек решил, что отошел уже достаточно далеко и теперь в безопасности. Кирилл тоже двинулся вперед, наступил на какую-то палку и чуть не взвыл от боли.

Впереди за кустами мелькнуло желтое пятно света. Мелькнуло и пропало, выхватив из темноты черную плотную густоту веток и листьев, за которой сидел Кирилл.

Быть партизаном оказалось непросто.

Свет опять мелькнул, и Кирилл стал пробираться поближе, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.

Послышались приглушенные голоса и еще один странный звук, который Кирилл не смог разобрать. Голосов тоже было не разобрать. Говорили двое, но кто?

Пролетел ветер, обдав его водой с ног до головы, но в этом ветре послышалось еще что-то, заставившее его оглянуться. Дом почти скрылся за деревьями. Только крыша серебрилась под редкими звездами.

Где-то там, в глубине этого дома Настя сидит на своей огромной кровати и напряженно, до звона в ушах слушает тишину.

Что в ней происходит, в этой тишине?

Кирилл подобрался еще поближе, хотя так и не видел к кому. Голоса звучали отчетливей, но слов он расслышать не мог. Ему показалось только, что один голос несколько раз произнес что-то вроде “в последний раз”.

И вдруг все смолкло. Мелькнул быстрый желтый свет.

Кирилл стал осторожно раздвигать ветки, но ничего не увидел, кроме черных кустов и отвесной стены деревьев с той стороны сада.

Над головой у него как будто что-то коротко свистнуло, и от удара в затылок он уткнулся лицом в черную траву, мельком удивившись, почему это вдруг трава со всей силы бросилась ему в лицо.

* * *

Он пришел в себя довольно быстро и несколько секунд пытался сообразить, что произошло.

Его стукнули по голове, вот что.

Он все прекрасно помнил: свою игру в партизан, мелькающий свет, шелест в кустах и темную громаду дома за спиной.

А потом он получил по голове. Идиот.

Он осторожно сел, проверяя себя на целость и сохранность. По лицу что-то текло, он потрогал ладонью, пытаясь определить, кровь или грязь. В затылке было тяжело, и казалось, что в голову напихали чего-то лишнего.

Вот вам и гениальный сыщик. Мало того, что он позволил кому-то стукнуть себя по голове, он еще обнаружил перед неведомым противником свои интересы. Он так ничего и не узнал, зато противник теперь определенно в курсе, что Настин ухажер за ним следит.

Он испортил все, что только можно было испортить.

Кирилл встал на четвереньки и выбрался из кустов, не заботясь больше ни о какой конспирации. Даже если за ним кто-то наблюдает, это ничего не изменит.

Если только он не должен умереть прямо на садовой дорожке.

Умирать Кириллу Костромину не хотелось.

Стараясь не оглядываться и не бежать, он дошел до дома и поднялся на садовое крыльцо. Дверь была заперта. Значит, тот человек уже вернулся в дом. Или вообще вышел не из дома.

Кирилл запрокинул голову и посмотрел на Настин балкон. Балкон был в неизмеримой дали, и он не представлял себе, как на него залезть.

Очевидно, удар по голове был довольно сильным.

Кирилл забрался на шаткие перильца крыльца и постоял, балансируя и отчаянно пытаясь не свалиться. Потом, придерживаясь рукой за стену, дотянулся до нижней перекладины балкона и повис на ней, болтая ногами.

Каждый, кто проходил под турником, обязан был три раза подтянуться. Шесть раз прошел – восемнадцать раз подтянулся.

Он оттолкнулся от стены, перехватил руками и перенес себя через решетку балкона. На той стороне он угодил прямиком в цветочный горшок, который покатился по крашеным доскам с грохотом идущего в атаку танка.