Патрик Зюскинд - Голубь

Он испугался до смерти ? так бы Джонатан, наверное, описал потом свое первое состояние, но это было бы неправильным, потому что испуг пришел позже. Он, скорее, до смерти удивился.

Быть может, пять, быть может, десять секунд ? ему самому это показалось вечностью ? он так и стоял, застыв на пороге с ладонью на дверной ручке и с поднятой в половинчатом шаге ногой и не мог двинуться ни вперед, ни назад. Потом случилось легкое движение. То ли голубь переступил с одной ноги на другую, то ли он просто немного встопорщил перья ? в любом случае его тело встрепетнулось коротким толчком и одновременно с этим на его глазу сомкнулись два века, одно снизу, одно сверху, не настоящие веки, собственно, а, скорее, какие-то резиноподобные задвижки, которые, словно две возникшие ниоткуда губы, проглотили глаз. На мгновение он исчез. И только сейчас Джонатана пронзил страх, сейчас у него от дикого ужаса зашевелились на голове волосы. Он моментально отскочил назад в комнату и захлопнул дверь, еще до того, как глаз голубя вновь открылся. Он повернул замок, проделал три неуверенных шага до кровати, сел весь дрожа, с бешено бьющимся сердцем. Его лоб был ледяным и он почувствовал, как на его затылке и вдоль позвоночника выступил пот.

Его первой мыслью было, что с ним сейчас случится инфаркт или инсульт или по меньшей мере кровяной коллапс ? посмотри только на свои годы, думал он, начиная с пятидесяти уже достаточно малейшего повода для такого несчастья. И он упал боком на кровать, натянул одеяло на свои зябнущие плечи и стал ждать судорожной боли, колотья в области груди и плеч (он прочитал как-то в своем карманном медицинском лексиконе, что это верные симптомы инфаркта) или медленного потемнения сознания. Однако ничего подобного не случилось. Биение сердца успокоилось, кровь опять равномерно циркулировала по голове и конечностям, и парезные явления, столь типичные для апоплексического удара, отсутствовали. Джонатан мог шевелить пальцами на ногах и руках, и искажать свое лицо в гримасах ? знак того, что в органическом и неврологическом отношениях с ним все было более или менее в порядке.

Взамен этого теперь в его мозгу вихрем кружилась беспорядочная масса абсолютно нескоординированных жутких мыслей, точно стая черных ворон, и они стучали и кричали в его голове. ?Пришел твой конец!? ? каркали они. ? ?Ты стар и немощен, какому-то голубю ты даешь напугать себя до смерти, какой-то голубь загоняет тебя обратно в комнату, валит тебя с ног, держит тебя взаперти. Ты умрешь, Джонатан, ты умрешь, если не сразу, то в скором времени, и жизнь свою ты вел неправильно, ты ее сам себе испортил, потому что какой-то голубь так взбаламутил ее, тебе нужно прикончить его, но ты не можешь этого сделать, ты и мухи-то не убьешь, хотя муху, пожалуй, и убьешь, именно что муху, или комара, или маленького жука, но теплокровное существо, полукилограммовое теплокровное существо вроде этого голубя, ? никогда! скорее ты застрелишь человека, бац-бац, это быстрое дело, и дырка-то совсем маленькая, восемь миллиметров, все чисто и законно, в случае необходимой обороны это, например, дозволено, параграф первый служебной инструкции для вооруженного охранно-сторожевого персонала, это даже рекомендуется, ни один человек не упрекнет тебя, когда ты застрелишь человека, наоборот.., но чтоб голубя? как ты застрелишь голубя? он дергается, этот голубь, по нему можно легко промахнуться, это настоящее хулиганство стрелять по голубю, это запрещено, это ведет к изъятию служебного оружия, к потере рабочего места, ты попадешь в тюрьму, если будешь стрелять по голубю, нет-нет, ты не можешь его убить, но жить, жить ты с ним тоже не сможешь, никогда, в доме, где живет голубь, человек больше жить не может, голубь ? это воплощение хаоса и анархии, он непредсказуемо перелетает туда-сюда, он царапается и клюет в глаза, этот голубь, он беспрестанно гадит и распространяет губительные бактерии и вирус менингита, он не живет один, этот голубь, он привлекает других голубей, спаривается и размножается, причем крайне стремительно, тебя осадит целое полчище голубей, ты не выйдешь больше из своей комнаты, будешь умирать с голоду, задыхаться в собственных испражнениях, тебе придется выброситься из окна и ты будешь лежать расплющенный на тротуаре, нет, у тебя не хватит духу, ты останешься сидеть запертый в своей комнате и будешь звать на помощь, будешь звать пожарников, чтобы они приехали с лестницей и спасли тебя от голубя, подумать только, от голубя! над тобой будет смеяться весь дом, весь квартал, ?смотрите, это мсье Ноэль!?, будут кричать люди и показывать на тебя пальцами, ?смотрите, мсье Ноэля спасают от голубя!?, и тебя поместят в психиатрическую клинику: о Джонатан, Джонатан, твое положение безнадежно, ты пропал, Джонатан!?

Мысли такого рода носились и шумели в его голове, и Джонатан был настолько сбит с толку и находился в состоянии такого глубокого отчаяния, что сделал нечто, чего не делал со времен своего детства ? в своей нужде он молитвенно сложил руки и запричитал: ?Господи, боженька мой, почему ты меня бросил? Почему ты шлешь мне такие суровые наказания? Отче наш, иже еси на небесах, спаси меня от этого голубя, аминь!? Это была, как мы видим, не очень образцовая молитва, это был скорее заклинательный лепет, собранный из обломков его рудиментарного религиозного воспитания, осевших где-то в недрах его памяти. Тем не менее она помогла, ибо она потребовала от него определенной духовной концентрации и развеяла тем самым суматоху мыслей. Но кое-что другое помогло ему еще больше. Едва только он договорил свою молитву до конца, как он почувствовал такую неумолимую тягу опорожнить свой мочевой пузырь, что ему сделалось ясно, что он испоганит кровать, на которой лежал, а вместе с ней добротный пружинистый матрац или даже красивое серо-ковровое покрытие, если ему не удастся в течение ближайших секунд каким-нибудь образом облегчиться. Это обстоятельство окончательно привело его в себя. Кряхтя, он поднялся, бросил отчаянный взгляд на дверь (нет, он был не в состоянии идти через эту дверь, даже если бы проклятой птицы там уже не было, ему уже не успеть до туалета), подошел к раковине умывальника, распахнул халат, стянул штаны пижамы, открыл кран и облегчился в раковину.

Никогда прежде он не делал ничего подобного. Невыносимой сама по себе уже была мысль о том, чтобы начать мочиться в изящную, белую, начищенную до блеска раковину, предназначенную для гигиены тела и мытья посуды! Он бы вовек не подумал, что может так низко опуститься, что вообще будет физически в состоянии совершить подобное святотатство. И теперь, когда он видел, как его моча струится без всяких помех и задержек, смешивается с водой и водоворотом исчезает в отверстии стока, и чувствовал блаженное ослабление давления в нижней части своего живота, на его глаза навернулись слезы ? до такой степени ему было стыдно. Закончив, он еще некоторое время не закрывал воду и потом тщательно вычистил раковину моющим порошком, чтобы устранить мельчайшие следы содеянного злодеяния. ?Один раз не в счет? ? бормотал он, словно извиняясь перед раковиной, перед комнатой и перед самим собой. ? ?Один раз не в счет. Это был единичный экстренный случай, он больше точно не повторится...?.