Патрик Зюскинд - Голубь

Патрик Зюскинд

Голубь

Когда с ним приключилась эта история с голубем, которая со дня на день перевернула вверх дном все его существование, Джонатану Ноэлю было уже за пятьдесят, за его плечами лежала ни много ни мало двадцатилетняя полоса абсолютного житейского однообразия и он никак не рассчитывал на то, что с ним вообще еще может приключиться что-нибудь этакое серьезное и значительное, если не принимать во внимание будущую смерть. И это его вполне устраивало, поскольку он не любил всякие события и прямо-таки ненавидел те из них, которые подрывали внутреннее равновесие и бередили внешний уклад жизни.

Большинство событий подобного рода лежало, слава богу, в далеком прошлом, в глубокой древности его детских и юношеских лет, и он предпочитал о них совсем больше не вспоминать, а если и вспоминал, то только с превеликим неудовольствием. Взять хотя бы тот летний день в Шарентоне в июле 1942-го, когда он возвращался с рыбалки домой (тогда еще была гроза и потом, после долгой жары, прошел дождь), по дороге он снял ботинки и шел босиком по мокрому, теплому асфальту, топая по лужам, ? неописуемая забава... Так вот, он пришел с рыбалки домой и забежал в кухню, ожидая застать там за плитой мать, а матери там не было, был только ее передник, наброшенный на спинку стула. Отец сказал, что мама ушла, что ей надо было надолго уехать. Ее забрали, сказали соседи, ее отвезли сначала на зимний велодром, а потом за город, в дрансийский лагерь. Из него, сказали они, людей везут на восток, а оттуда уже никто не возвращается. И Джонатан ничего не понял из случившегося, это событие совершенно сбило его с толку, а через несколько дней исчез и его отец, и Джонатан вместе со своей младшей сестрой вдруг оказался в поезде, который ехал на юг, и потом какие-то чужаки вели их через какой-то лес и тянули через какой-то луг и после этого снова посадили их обоих в поезд, ехавший на юг, далеко, немыслимо далеко, и их дядя, которого они до этого никогда не видели, забрал их в Кавайоне и отвез к себе на крестьянский двор, неподалеку от местечка Пуже в долине реки Дюранс и прятал их там до конца войны. Потом он дал им работать на овощных полях.

В начале пятидесятых ? Джонатан уже начал находить удовольствие в жизни сельского работника ? дядя сказал, чтобы он шел на военную службу, и Джонатан послушно принял на себя трехгодичную воинскую повинность. Первый год он был занят единственно тем, что привыкал к превратностям стадно-казарменной армейской жизни. На второй год его направили в Индокитай. Большую часть третьего года он провел в лазарете с простреленной ногой и амебной дизентерией. Когда весной 1954 года он вернулся в Пуже, его сестры там не было. Ему сказали, что она эмигрировала в Канаду. Вскоре дядя потребовал от Джонатана, чтобы он незамедлительно вступил в брак, взяв себе в жены девушку по имени Мари Баккуш из соседнего села Лори. И Джонатан, который девушку эту в глаза не видел, послушно сделал, что ему было велено, и даже сделал это охотно, ибо несмотря на то, что он имел довольно неясное представление о браке, он все же надеялся наконец найти в нем то состояние монотонного спокойствия и однообразия, которое было единственным, к чему он стремился. Но уже через четыре месяца Мари родила мальчика, и еще той же осенью сбежала от Джонатана с тунисским овощеторговцем из Марселя.

Из всех этих событий Джонатан Ноэль сделал вывод, что на людей положиться нельзя и что в покое можно жить, только держа их от себя подальше. И поскольку он к тому же стал посмешищем для села, ? что неприятно задевало его не из-за насмешек как таковых, а из-за общественного внимания, которое он тем самым вызывал, ? он в первый раз в своей жизни принял самостоятельное решение: пошел в банк ?Креди агриколь?, снял все свои сбережения, собрал чемодан и уехал в Париж.

Потом ему два раза сопутствовала большая удача. Он нашел себе работу охранником в банке на улице Рю-де-Севр и комнатенку ? так называемую chambre de bonne* ? на седьмом, последнем, этаже дома по Рю-де-ля-Планш. Идти к его жилищу надо было через задний двор, по узкой лестнице подъезда для поставщиков и тесному, слабо освещаемому одним окном коридору. Два десятка комнатушек с выкрашенными в серый цвет и пронумерованными дверями лежало по обе стороны этого коридора и в самом конце находился номер 24, комната Джонатана. Ее размеры составляли три метра сорок в длину, два метра двадцать в ширину и два метра пятьдесят в высоту. Единственными удобствами в ней были кровать, стол, стул, электрическая лампочка и крючок для одежды ? больше ничего. Лишь в шестидесятые годы электропроводку разветвили и усилили до такой степени, что появилась возможность подключения электроплит и электроотопителей, тогда же провели водопровод и оборудовали комнаты умывальниками и бойлерами. До той же поры все жители мансардного этажа вынуждены были питаться холодной пищей (если, конечно, они не пользовались запрещенными спиртовками), спать в неотапливаемых комнатах и стирать свои носки, мыть свою скудную посуду и самих себя холодной водой в одной единственной раковине в коридоре, сразу у двери в общий туалет. Джонатану все это не мешало. Он искал не удобства, а надежного пристанища, которое принадлежало бы ему и только ему одному, которое защищало бы его от неприятных сюрпризов жизни и из которого его никто бы не мог больше выгнать. И когда он впервые ступил на порог комнаты № 24, ему сразу же сделалось ясно: вот оно! ты ведь, по сути, всегда этого хотел, здесь ты и останешься (совсем как это, говорят, бывает с некоторыми мужчинами в момент так называемой любви с первого взгляда, когда их с быстротой молнии осеняет, что вот эта, до сей поры никогда не виданная женщина является женщиной их жизни, которой они отныне будут владеть и с которой останутся до скончания дней своих).

Джонатан Ноэль снял комнату за пять тысяч старых франков в месяц, он уходил из нее каждое утро на близлежащую Рю-де-Севр на работу, возвращался вечером с хлебом, колбасой, яблоками и сыром, ел, спал и был счастлив. По воскресеньям он вообще не выходил из комнаты, а убирал ее и застилал свою кровать свежими простынями. Так он жил, тихо и мирно, из года в год, из десятилетия в десятилетие.

Те или иные вещи внешнего мира менялись с течением времени ? размер комнатной платы, например, или тип жильцов. В пятидесятые годы здесь еще жило много девушек-горничных, равно как молодых супружеских пар и пенсионеров. Позднее стали часто въезжать и выезжать испанцы, португальцы и североафриканцы. С конца шестидесятых уже преобладали студенты. В итоге дело повернулась так, что не все двадцать четыре каморки оказывались сданными.