Софи Ханна - Комната с белыми стенами

– Он в курсе?

Рей кивает. Любопытно. Он не знает, что она сейчас в Марчингтон-хаус, ему до сих пор неизвестно о ее беременности, однако она рассказала ему про свой план из восьми шагов, чтобы он сошел с ума от тревоги. Что у них за отношения?

– Я скучаю по Фионе, – тихо говорит Рей. – Она по-прежнему управляет нашей фирмой. Правда, теперь у нее другой деловой партнер. До суда я писала ей и умоляла ничего никому не рассказывать про Швейцарию. И она никому ничего не сказала. Тем не менее она, как и все, сочла меня виновной в смерти моих детей.

– А когда вы рассказали Ангусу про Швейцарию? – спрашиваю я.

– Помните отель, о котором я вам рассказывала? Тот, в котором я жила, когда вышла из тюрьмы?

– Это тот, где в каждом номере картинки с погребальными урнами?

– Когда я больше не могла там оставаться, я поехала к Ангусу, в наш дом в Ноттинг-Хилл. Там мы с ним долго обо всем говорили. Жаль, что Ангуса с нами нет, когда я вам это рассказываю, – говорит она. – Было бы лучше, если б мы рассказали все это вместе. Ведь именно тогда все, что наболело, вышло наружу, и отношения между нами начали бы, наконец, улучшаться.

Я стараюсь изобразить радость по этому поводу.

– Не сердитесь на него, Флисс, за то, что Ангус попортил вам нервы. Он всячески оберегает меня и потому частенько не замечает, как обижает других. – По тому, как произнесены эти слова, можно подумать, что она ведет себя так осознанно, а не в силу недостатков характера. – Думаю, что и я тоже. Но ведь мы все поступаем так, не правда ли? Я солгала моим адвокатам, солгала Лори Натрассу, солгала в суде – разве это честно?

– Но почему? Почему вы рассказали две абсолютно разные истории про те девять дней, когда вас не было дома? Почему вы не сказали правду про то, сколько времени вам понадобилось, чтобы впустить патронажную сестру? Или кому вы позвонили в первую очередь – Ангусу или в «Скорую»?

У меня гудит телефон. Пришло сообщение. Я хватаю сумку в надежде на то, что это не Лори. Проигнорировав за последние два дня двадцать моих звонков, он вряд ли решил сделать двадцать один моим счастливым числом. Господи, лишь бы только не он .

– Я солгала в суде потому… – начинает Рей.

– Мне нужно уйти, – говорю я, глядя на мой мобильник. На его крошечном экране все доказательства, какие мне нужны. Я понятия не имею, что мне с этим делать. Одним нажатием кнопки я могу все стереть, но лишь из памяти телефона, а не из моей собственной.

– Похоже, что-то важное? – спрашивает Рей.

– Лори Натрасс, – произношу я равнодушным тоном, каким обычно произносят любое старое имя.

Понедельник, 12 октября 2009 года

У них был психолог. А также семь детективов из 17-й следственной бригады Лондона, и, похоже, никто из них не был в восторге от того, что их перебросили в Спиллинг. В их присутствии Саймон чувствовал себя не в своей тарелке – до этого ему доводилось иметь дело лишь с детективами из городского управления полиции. И хотя было это год назад, неприятный осадок остался и по сей день.

Психолог – Тина Рамсден, бакалавр, магистр и доктор естественных наук плюс еще куча разных букв, едва ли не весь алфавит [15], – была невысокой, мускулистой и загорелой блондинкой с волосами до плеч. Саймону она напомнила профессиональную теннисистку. Психолог была вся какая-то нервная, а ее улыбка – почти виноватая. Неужели сейчас она скажет, что понятия не имеет, чьих это рук дело? В отличие от нее Саймон имел кое-какие соображения на этот счет.

– Я всегда предваряю профиль преступника предупреждением, что легких ответов не будет, – начала Рамсден. – В данном случае я должна особо подчеркнуть это… – Она повернулась к Прусту. Тот, как неприкаянный, стоял, прислонившись спиной к закрытой двери битком набитой комнаты, и производил впечатление одного из персонажей сказки про трех медведей. Кто занял мое место ? – Хочу заранее извиниться за то, что я не уверена, какую помощь смогу вам оказать в поимке преступника. Я бы не хотела ограничивать себя какой-то конкретной возрастной группой, цветом кожи, семейным положением, уровнем образования, профессией…

– Давайте я сделаю это вместо вас, – предложил Пруст. – Лысого видели два свидетеля – Сара Джаггард и наш собственный сержант Зейлер. Мы знаем, что ему лет тридцать – сорок пять, он белый и бритоголовый. Мы также знаем, что у него сильный акцент кокни. Правда, мы пока не пришли к единому мнению относительно формы его лица…

– Я отбросила показания обоих свидетелей, – заявила Рамсден. – Профиль бесполезен, если основан на имеющихся внешних данных. Я смотрю лишь на преступление – и ничего больше.

– Разве это не может быть сорокалетний белый лондонский скинхед? – не унимался Пруст.

– Я уже высказалась по поводу таких вещей, как возраст, цвет кожи, образование, семейное положения. Это все внешние факторы, которыми я не хотела бы себя ограничивать, – возразила Рамсден. – Что касается его характера, то он, скорее всего, одиночка, хотя внешне может производить впечатление человека общительного.

– Доктор Рамсден, вряд ли нам способны помочь слова о том, что это может быть кто угодно, – произнес Снеговик. – После того как фоторобот нашего лысого красавчика осквернил собой страницы воскресных газет, нам предложили более трехсот имен, плюс к ним в придачу сотню, если не больше, безумных теорий, что могут значить эти шестнадцать цифр, причем одна фантастичнее другой.

– Вы хотите знать, что я могу сказать вам про этого человека? Более всего меня заинтересовали карточки, которые он рассылает и оставляет на месте преступления. Шестнадцать цифр, всегда одних и тех же, и в том же порядке, по четыре в четыре ряда. – Рамсден повернулась и указала на доску у себя за спиной. – Если мы посмотрим на те, которые были взяты с тел Хелен Ярдли и Джудит Даффи, а также ту, что Сара Джаггард нашла у себя в кармане после того, как на нее напали, то можно сделать вывод, что наш преступник – человек аккуратный и последовательный. Возьмем, к примеру, четверку – она везде написана совершенно одинаково. То же самое можно сказать и про семерку, и про другие цифры. Кстати, расстояния между ними тоже всегда одинаковые, как будто нарочно измерены линейкой. Аккуратные колонки и ряды свидетельствуют о том, что он ценит порядок и организованность. Он ненавидит делать что-либо сгоряча. Эти карточки – предмет его гордости. Не случайно он использует для них толстую, качественную, дорогую бумагу. К несчастью для вас, такую можно приобрести где угодно.

Из зала донеслись сдавленные стоны тех, кто потратил не один день, чтобы установить, где, собственно, ее можно приобрести.

– Такая зацикленность на порядке может означать военного, – предположил Крис Гиббс. – Тем более если учесть, что он убивает своих жертв табельным пистолетом американской армии.