Алан Брэдли - О, я от призраков больна

Он уставился на меня, как однажды кто-то сказал, этим ужасным глазом.

– Я подумала, что спальни членов съемочной группы должны быть более интересны…

– В том числе спальня мисс Уиверн?

Я широко открыла глаза с невинным видом.

– Я слышал, как ты чихаешь, Флавия, – сказал он.

Дьявольщина!

– Пожалуйста, выверни карманы, – сказал инспектор, и мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться.

Припомнив отцовские рассказы о его подвигах фокусника в детстве, я попыталась спрятать в ладони скомканный клочок бумаги, найденный мной в ботинке Филлис Уиверн, смяв его еще сильнее под большим пальцем и придавив платком.

– Благодарю, – сказал инспектор, протягивая ладонь, и я, как говаривал викарий во время криббеджа, слила.

Я отдала ему бумажку.

– Другой карман, пожалуйста.

– Там ничего, кроме мусора, – сказала я. – Просто куча…

– Мне судить, – перебил он меня. – Выверни карман.

Я уставилась ему в глаза, выворачивая карман, и маленький Везувий из обломков краски взорвался и просыпался в жутком молчании на пол.

– Зачем ты это делаешь? – спросил инспектор абсолютно другим голосом, глядя на мусор, который я навалила на ковер. Не думаю, что я когда-либо видела его настолько расстроенным.

– Что делаю?

Я не смогла удержаться.

– Врешь, – сказал он. – Зачем ты сочиняешь эти нелепые истории?

Я частенько сама об этом размышляла, и, хотя у меня имелся готовый ответ, я не чувствовала, что должна говорить ему об этом.

«Ну, – хотелось мне сказать, – есть среди нас те, кто создает все вокруг, ведь видимые и невидимые вещи осыпаются. Мы словно каменщики Вавилона, вечно в трудах, как сказано у Иеремии, подпираем стены града».

Разумеется, я сказала не это.

– Не знаю.

– Как я могу повлиять на тебя… – начал он, одновременно разворачивая бумажку и бросая на нее взгляд. – Где ты это взяла?

– В туфле Филлис Уиверн, – ответила я, помня, что не надо привлекать внимание к тому, что на самом деле это ботинок. – На правой ноге. Должно быть, вы просмотрели это.

Я понимала его дилемму: вряд ли он мог сказать своим людям – или начальству, – что он сам это нашел.

– Есть соединяющая дверь, – любезно объяснила я. – Я знала, что вы уже сделали фотографии и тому подобное, так что я просто проскользнула внутрь быстро осмотреться.

– Ты трогала что-нибудь еще?

– Нет, – сказала я, стоя перед ним с грязным платком, скомканным в ладони.

Пожалуйста, Боже и святой Генезий, покровитель актеров и пытаемых, пусть он не потребует, чтобы я отдала ему платок.

Сработало! Хвала вам обоим!

Позже я вознесу жертвоприношение в лаборатории – маленькую пирамидку из дихромата аммиака, возможно, водопад веселых искорок…

– Ты уверена? – спрашивал инспектор.

– Ну, – сказала я, понижая голос и осматривая коридор в обоих направлениях, чтобы убедиться, что нас не подслушивают, – я, правда, заглянула в ее сумочку. Вы нашли водительские права на имя Филлиды Лампман, конечно же?

Мне показалось, что инспектор сейчас снесет яйцо.

– Это все, – отрезал он и ушел.

Мне нужен твой личный совет, – сказала я Даффи.

Это тактика, которая никогда не подводит.

Как всегда, она свернулась в библиотечном кресле, словно креветка, погруженная в своего Диккенса.

– Предположим, тебе нужно найти сведения о ком-то, – продолжила я. – С чего ты начнешь?

– С Сомерсет-хауса, – ответила она.

Моя сестрица острила. Я знала, как и все в королевстве, что Сомерсет-хаус в Лондоне – это место, где хранятся записи о всех рождениях, смертях и свадьбах, а также документы, завещания и прочие общественные документы. Отец однажды с мрачным видом указал нам на него из окна кэба.

– Кроме него, имею в виду.

– Я бы наняла детектива, – кисло сказала Даффи. – Теперь, пожалуйста, уходи. Ты разве не видишь, что я занята?

– Пожалуйста, Даффи. Это важно.

Она продолжала игнорировать меня.

– Я отдам тебе половину того, что у меня на сберегательной книжке.

Я вовсе не собиралась этого делать, но попытаться следовало. Для Даффи деньги означали книги, и, хотя в Букшоу имелось больше книг, чем в бесплатной библиотеке Бишоп-Лейси, для моей сестры этого недостаточно.

«Книги – словно кислород для ныряльщика, – однажды сказала она. – Отнимите их, и можно начинать считать пузырьки».

По тому, как дернулся уголок ее рта, я поняла, что она заинтересовалась моим предложением.

– Ладно, две трети, – сказала я.

С плохими намерениями ставки поднимать легко.

– Если это кто-то, – ответила она, не поднимая взгляда от книги, – то в «Книге пэров» Бурка.

– А если нет? Если это просто известный человек?

– В «Кто есть кто», – сказала она, ткнув пальцем в сторону книжной полки. – С тебя три фунта десять шиллингов и шесть пенсов, будь добра. Как только дороги расчистятся, я лично отведу тебя на почту и прослежу, чтобы ты не нарушила обещания.

– Спасибо, Даффи, – поблагодарила я. – Ты чудо.

Но было слишком поздно. Она уже начала погружаться в глубины Диккенса.

Я неспешно двинулась к книжным полкам. «Кто есть кто» о чем-то мне напомнило. Хотя я никогда не открывала ни один из его пухлых красных томиков, их даты, простирающиеся в прошлый век, были частью библиотечного пейзажа Букшоу.

Но как только я приблизилась, мое сердце упало. Широкая дыра в правой части второй полки показывала, что часть книг отсутствует.

– Куда подевались 1930-е и 1940-е годы? – спросила я.

Ответом было молчание.

– Ну же, Даффи. Это важно.

– Насколько важно? – поинтересовалась она, не поднимая глаз.

– Все, – сказала я.

– Что все?

– Мои сбережения на книжке.

(Обратите внимание на замечание насчет плохих намерений.)

– Обещаешь?

– Клянусь жизнью!

Я старательно перекрестилась и всей душой взмолилась о том, чтобы прожить так же долго, как старый Том Парр, чью могилу мы однажды видели в Вестминстерском аббатстве и который прожил до почтенных ста пятидесяти двух лет.

Даффи сделала вялый жест.

– Под «честерфильдом», – сказала она.

Я встала на колени и залезла под цветочные оборки.

Ага! Когда я вынула руку, она сжимала издание «Кто есть кто» 1946 года.

Я отнесла книгу в угол и открыла ее на коленях.

Буква «Л» начиналась только почти через шестьсот страниц, в середине тома: ла Браги, Ладброк, Ламарш, Ламбтон… Да, вот оно: Лампман Лоренцо Лнженъе, р. 1866, ж. Филлида Гроум, 1909, ед. д. Филлида Вероника, р. 1910, ед. с. Вольдемар Энтон, р. 1911.

Я быстро расшифровала систему аббревиатур: р. – значит родился, ж. – женился, с. и д. – соответственно, сын и дочь.

Там было много больше. Много информации об образовании Лоренцо Лампмана (Бишоп-Лод), его военной службе (королевские уэльсские стрелки), клубах («Будлс», «Каррингтонс», «Гаррик», «Уайтс», «Ксенофоб») и его наградах (Крест за выдающиеся заслуги, Воинская медаль). Он опубликовал мемуары «С поклоном и ружьем в Калахари» и умер, утонув вместе с «Титаником» в 1912 году, ровно через год после рождения сына Вольдемара Энтона.