Ирина Мельникова - Ярость валькирии

Незадолго до того, как выяснилось, что Саша выиграла грант, Никита мечтал, что повезет ее знакомиться с родителями. Отец обрадуется и непременно затопит баню. Она у него по всем правилам: с каменкой на дровах, с широким полком, с паром, с дубовыми и березовыми вениками, с небольшим, но глубоким бассейном с ключевой водой.

Первый жар пусть достанется маме и Саше. В баньке они быстрее присмотрятся друг к другу, познакомятся ближе, посудачат, чайку на травах попьют после парилки. А следом они с отцом от души нахлещут друг друга вениками, напарятся до седьмого пара, до звона в ушах, и затем с воплями и гоготом, окунутся в студеную купель…

После, когда вернутся в дом в широких исподних рубахах с полотенцами на шеях, расслабленные до благости в глазах, их встретит накрытый стол с отварной, посыпанной укропом картошкой, домашними огурчиками-помидорчиками, копченым салом, пластами сочного окорока, груздями да рыжиками, посоленными в бочке. Дамы попробуют настойки на черемухе да рябине, а мужчинам достанется ледяная водка с дольками лимона.

Долгие разговоры, шутки и подначки отца, показная строгость матери, кот, запрыгнувший Саше на руки… Как часто и ярко Никита представлял себе эту встречу в родительском доме, но так и не воплотил в реальности. А как славно было бы после вечернего застолья увести Сашу в светелку на втором этаже, без сил упасть на широкую кровать и долго, пока не перехватит дыхание, целоваться. А Саша постанывала бы под ним, стягивала с него рубашку, прижималась подрагивающим горячим телом, и воздух в комнате вмиг стал бы вязким и терпким, как смола…

Глубокая ночь раскинула бы свой полог из черного бархата над миром, а они любили бы друг друга, утопая в перине и качаясь, как на волнах, от счастья. И было бы все хорошо, но чуть иначе, чем в городе. Может, потому, что из сада доносились бы запахи жасмина и влажных трав, ночной ветерок пузырил бы на окне занавеску, где-то далеко лаяли бы собаки, а любопытные звезды жадно таращились бы сквозь стекло…

Под утро они уснули бы на огромных маминых подушках, а пробудились бы от криков петуха под окном, или ворчливого отцовского баска, читавшего нотации курам, проникшим в огород…

Никита выругался, впечатал кулак в подушку и снова уткнулся в нее лицом. Похмелье оказалось намного тяжелее, чем он предполагал. И не алкоголь тому виною, а его вселенский пофигизм, который сродни циррозу печени, потому что разлагает душу.

Он перевернулся на спину, вгляделся в потолок — серый в утреннем сумраке. Заснуть бы опять и проснуться абсолютно новым человеком, без стыдных воспоминаний, неспокойной совести… Как в те осенние вечера, когда Саша лежала рядом и читала Блока или Ахматову. Но, незадолго до отъезда, прочитала абсолютно незнакомые стихи. Правда, он слушал вполуха, но необъяснимым образом те строки вдруг всплыли в памяти. И он как будто услышал тихий голос своей возлюбленной… Бывшей возлюбленной…

Сашин голос дрожал, как дрожала сейчас его душа, а горло стягивали сухие спазмы.

Помнится, Никита поинтересовался, кто автор, но Саша не ответила, отвернулась и больше не проронила ни слова. На следующий день они крепко поспорили, и Саша переехала к себе, а через неделю и вовсе укатила в Италию. И после того — ни звонка, ни письма, ни даже сообщения в пару строк на телефон. Немудрено, что у него снесло крышу! Хотя? Что ему стоило позвонить, написать, послать сообщение первым? Нет, бросился сломя голову в новые авантюры! Эх, Никитос, Никитос, шальная голова! Нет тебе пощады и оправдания!

прошептал он сухими после вчерашнего разгула губами и резко сел на постели. Хватит валяться! Живо в ванную! Помыться, побриться, одеться! Выпить не чашечку, а добрую кружку кофе и — работать! Желательно, как ломовая лошадь! Только работа способна излечить его от дурных мыслей и успокоить совесть.

Никита поискал глазами джинсы. Они валялись на пороге. А он-то думал, почему двери с трудом закрылись? Но не джинсы привлекли его внимание. Сквозь щель пробивался свет. Он что ж, его не выключил ночью?

Шмелев спустил ноги на пол и насторожился. Из кухни долетали странные звуки. Что-то звякнуло, зашуршало, хрустнуло, и следом отчетливо донеслись шаги — мягкие, едва слышные, но подлинно, то были шаги. В квартире, определенно, кто-то был.

Никита похолодел. Неужели Миронов его обманул, и родственница никуда не уехала? Не хватало, чтобы она решила остаться! Но, как назло, не мог вспомнить, вернула ли Женька ключи.

Он осторожно шагнул к двери и прислушался. Вслед за звуками отчетливо проявились запахи — только что сваренного кофе и еще один, почти неуловимый. Он-то его и разбудил! Тонкий аромат французских духов! Любимых Сашиных духов!

Никита подхватил джинсы, толкнул дверь и тотчас увидел Сашу. Она стояла в дверях кухни и держала на подносе две чашечки кофе.

— Ты приехала? — спросил он, ничего не понимая. — Вроде полмесяца еще осталось?

— Просто соскучилась и решила прилететь раньше! Ты не рад, что ли?

— Саша! — Он бросился к ней, наступил на штанину, чуть было не упал, но успел схватиться за косяк. — Сашка! Ну что ж тебя так долго носило по Италии?

И обнял ее так крепко и порывисто, что расплескался кофе. Но Никита и Саша даже не заметили этого. Как не заметили, что над городом взошло солнце, а небо впервые за много дней очистилось от туч…

Моя дорогая ( фр .).

Ты понимаешь? ( англ .)

История рассказана в романе «Лик Сатаны».

Егор Черский — герой романов Георгия Ланского.

Об этих событиях рассказывается в романе «Ключи Пандоры».

Эти события описаны в романе «Лик Сатаны».

Прибор, больше известный как детектор лжи.

Стихи Лады Пузыревской — новосибирской поэтессы.