Рут Ренделл - Наследие греха

Арчери прошел за ним в меньшую из двух гостиных, соседствовавших со столовой. Туда были вынесены все столы, и какие-то люди, сидя за ними, торопливо заглатывали пищу. Священник сделал заказ и через стеклянную дверь стал наблюдать за музыкантами, которые занимали места на возвышении.

Чем же ему занять этот долгий и жаркий летний вечер? Танцы, наверное, продлятся за полночь, и до половины первого, а то и до часу ночи оставаться в отеле будет просто невыносимо. Неспешная прогулка – вот лучший выход. Или можно взять машину и прокатиться до «Приюта Победителя». Официант принес заказанную им тушеную говядину, и Арчери, решив быть экономным до конца, попросил воды.

Он тихо сидел в своем уголке, ярдах в двух от ближайшего столика, и поэтому едва не подпрыгнул от неожиданности, когда что-то теплое и мягкое вдруг ткнулось ему в ногу. Откинувшись на спинку стула, он опустил руку, приподнял скатерть и встретился взглядом с парой блестящих черных глаз, смотревших на него с мохнатой мордашки абрикосового цвета.

– Здравствуй, пес, – сказал Генри.

– О, простите. Он вам мешает?

Викарий поднял глаза – и увидел ее. Очевидно, они только что вошли – она, мужчина со стеклянным взглядом и еще одна пара.

– Ничуть. – Спокойствие покинуло Арчери, и он обнаружил, что чуть ли не заикается. – Мне даже приятно. Я люблю животных.

– Вы здесь уже обедали, верно? Значит, он вас узнал. Идем, Пес, – позвала дама своего питомца. – У него нет имени. Мы зовем его просто Пес, потому что он и есть пес, и к тому же эта кличка ничуть не хуже какого-нибудь Джока или Джипа. Вот почему, когда вы сказали ему: «Здравствуй, пес», он принял вас за друга. Он большая умница.

– Ну конечно.

Взяв пуделька на руки, хозяйка прижала его к кремовому кружеву платья. Она была без шляпы, и Генри мог разглядеть классические очертания ее головы и высокий, открытый лоб. Тут как раз подоспел старший официант – сама любезность, ни тени раздражения не было заметно в его манерах.

– А вот и мы, Луис, вечно возвращаемся, как фальшивый пенни, – добродушно сказал ему человек со стеклянным взглядом. – Моей жене нравятся ваши танцульки, но сначала мы чего-нибудь перекусим.

Значит, они муж и жена, эти двое, отметил про себя пастор. Почему он раньше не догадался, и какое ему дело до них двоих, и вообще, почему это его огорчает?

– Нашим друзьям надо еще успеть на поезд, так что командуй «свистать всех наверх» и корми нас так, чтобы пятки сверкали, – распорядился муж красавицы.

И вся компания устроилась за свободным столом. Пудель принялся вертеться под ногами у обедающих, выискивая и подбирая с пола крошки. Арчери даже позабавился немного, наблюдая, с какой быстротой им носили обед. Все четверо заказали разные блюда, но никакой заминки не последовало, хотя и лишней спешки тоже. Священник неторопливо пил свой кофе с ломтиком сыра. Вряд ли он кому-нибудь помешает, если еще посидит тут, в своем уголке. Многие уже отобедали и собирались танцевать – шлейф из ароматов сигар и цветочных духов тянулся за ними, когда они проходили мимо. В столовой, превращенной теперь в бальную залу, распахнули двери в сад, и парочки стояли на террасе, наслаждаясь музыкой и тихой летней ночью.

Пудель сидел на пороге и скучал, наблюдая за танцорами.

– Иди сюда, Пес, – позвала его хозяйка. Ее муж поднялся из-за стола.

– Я отвезу вас на вокзал, Джордж, – сказал он их спутнику. – Времени осталось всего минут десять, так что давайте пошустрее, ладно? – Похоже, этот человек обладал безграничным запасом выражений на тему «поторопиться». – Тебе не обязательно ехать с нами, дорогая. Выпей пока кофе.

Столик скрылся за дымовой завесой. Компания курила не переставая, от первого блюда до последнего. Муж собирался отлучиться всего на полчаса, но тем не менее перед уходом нагнулся и поцеловал жену. Та улыбнулась ему и закурила новую сигарету. Когда ее компания скрылась, они с Арчери остались одни. Пересев на место супруга, красавица наблюдала за танцорами, со многими из которых была, очевидно, знакома, так как то и дело махала кому-то рукой и кивала, точно обещая вскоре присоединиться к ним.

Пастор вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. Он-то не знал в этом городке никого, кроме двух не слишком дружелюбных полицейских. А пробыть здесь ему предстояло еще почти две недели. И почему он не взял с собой Мэри? Совместная поездка стала бы для нее чем-то вроде отпуска или, по крайней мере, внесла бы в ее жизнь хоть какое-то разнообразие, в котором она очень нуждалась – кому, как не ему, знать это? Ну, ничего, сейчас он допьет вторую чашку, поднимется к себе, позвонит ей и пригласит приехать.

Но внезапно его заставил вздрогнуть девичий голосок хозяйки пуделя:

– Вы не возражаете, если я возьму вашу пепельницу? Наши все полные.

– Нет, конечно, забирайте. – Генри поднял литую стеклянную пепельницу, подал ей и тут же почувствовал, как кончики его пальцев встретились с ее, прохладными и сухими. У нее оказались маленькие руки, словно детские, с коротко остриженными, ненакрашенными ногтями. – Я не курю, – зачем-то добавил он.

– Вы здесь надолго? – Нет, голос у нее был действительно мягкий и светлый, но вполне взрослый.

– На несколько дней.

– Я спрашиваю потому, – добавила дама, – что мы здесь часто бываем, но вас я вижу в первый раз. Здесь ведь в основном завсегдатаи. – И она тщательно затушила сигарету, придавливая ее ко дну пепельницы до тех пор, пока не погасла последняя красная искорка. – Танцы у них бывают раз в месяц, и я всегда хожу. Я люблю танцы.

Позже Арчери много размышлял над тем, что толкнуло его, немолодого сельского викария без малого пятидесяти лет от роду, сказать то, что он сказал. Возможно, ему вскружили голову ароматы сигар, духов и приближение ночи, а может, все дело было в том, что он оказался совсем один в незнакомом месте и как будто сам стал кем-то другим, иным, незнакомым человеком.

– Не хотите потанцевать? – предложил он незнакомке.

Музыканты как раз играли вальс. Он был уверен, что справится с этим танцем. На церковных благотворительных вечеринках вальсировали часто. Ничего сложного – просто переставляешь ноги на счет «раз-два-три», описывая на полу что-то вроде треугольника. Но несмотря на эту уверенность, Генри почувствовал, как заливается румянцем. Что она подумает о нем, в его-то годы? Еще решит, чего доброго, что он ее «клеит», как выразился бы Чарльз.

– С удовольствием, – просто ответила красавица.

Она была первой женщиной, с которой он танцевал за последние двадцать лет, не считая жены и свояченицы. Пастор так стеснялся и был так поражен необычностью своего поступка, что сначала даже не слышал музыки и не замечал других танцоров, которые, числом около сотни, кружили по залу вместе с ними. Как в его объятиях могла оказаться она, это невесомое существо, будто сотканное из кружев и цветочного аромата? И все же именно она, такая эфемерная, прижималась к нему у всех на виду, текучая и неуловимая, словно туманная дымка в начале ясного летнего дня. Священнику казалось, что он спит и видит сон, и, наверное, из-за полной нереальности происходящего он забыл о том, что ему надо что-то делать со своими ногами, и просто кружил с ней в такт музыке, словно она и он были единым целым.