Валентен Мюссо - Круг невинных

Было довольно неожиданно видеть, как мой отец, который всегда был грустным и каким-то блеклым, смог настолько кардинально изменить свою жизнь. Надо верить, что все мы имеем право на второй шанс. Но, на мой взгляд, этот удивительный поворот в судьбе произошел с ним несколько поздновато. Ничто не смогло бы заставить меня забыть годы юности, которые я в конце концов возненавидел без причины, просто потому, что отец всегда проявлял к окружающим лишь безразличие и мне никогда не удавалось заставить его выйти из себя.

Если кто-нибудь и мог сообщить мне хоть что-то об этой таинственной женщине и ее ребенке, то, несомненно, лишь мой отец. Странное дело: даже несмотря на то, что Рафаэль был самым никчемным членом семьи, это не помешало отцу сблизиться с ним. Конечно, их скандалы иногда оказывались ужасны, но они всякий раз снова мирились. А вот для меня тогда разрыв с отцом стал окончательным. Поэтому вполне возможно, что Рафаэль не скрывал от него свою жизнь, о которой мне ничего не известно. Если дела обстояли именно так, то и в самом деле имело смысл предпринять поездку в Монпелье. Думаю, в глубине души мне хотелось установить мир между нами. Было бы печально одним далеко не прекрасным утром услышать, как незнакомый голос сообщает о смерти отца, и до конца жизни сожалеть, что не восстановил с ним отношения.

В течение четырех часов мы с Камиллой катили по государственному шоссе до Тарба, затем по автомагистрали до Монпелье. Машину вел я, и путешествие не показалось нам длинным: правую ногу я держал вжатой в пол, чтобы не особенно беспокоиться о скорости. Остановились мы всего один раз, чтобы выпить кофе.

Так как плана города у нас не имелось, примерно четверть часа мы кружили по улицам северо-восточной части Монпелье, пока не нашли район Сен-Жан-де-Веда, где жил мой отец. Это было комфортабельное и спокойное место, состоящее из небольших участков, где растительность уступила место дорогам и круглым площадям.

Приблизившись к цели нашего путешествия, я ощутил, будто невидимые тиски сдавили мне грудь. В течение всего пути я подумывал, не повернуть ли назад. Перед самым моментом встречи беспокойство, от которого я за последние годы успел отвыкнуть, буквально переполнило меня.

И, однако, через это следовало пройти.

Отец ужасно постарел.

Без сомнения, увидев меня, он мог подумать то же самое. Конечно, его лицо оставалось все таким же; я узнавал его черты, будто мы расстались лишь несколько дней назад. Но можно было подумать, что над ним поработал ловкий гример с киностудии, который прибавил ему несколько лет: подчеркнул морщины и круги под глазами, добавил седины в волосы. Парадоксально: сейчас я находил в нем некую притягательную силу, которой он был раньше совершенно лишен. Отец носил бежевые хлопчатобумажные брюки и поло, которое было ему великовато: сочетание, которое ему не особенно шло, но придавало непринужденный вид.

Он стоял на пороге, как если бы ждал нас весь день.

Пока я думал, на какую ногу стать, отец буквально упал мне в объятия. Я ощутил, что пульс у меня ускорился; я не мог больше сдерживать захлестывающие меня чувства. К счастью, наше объятие длилось всего лишь несколько секунд, так как мой отец почти сразу же повернулся к Камилле, бросив ей:

– Добро пожаловать, мадемуазель.

София – новая спутница жизни отца – была моложе его, выглядела на свой возраст и была не лишена обаяния. Растерявшись, я мысленно спросил себя, каким образом отец смог очаровать такую женщину. После того как мы все устроились в гостиной, она принесла нам прохладительные напитки. Мой отец всегда был больше склонен к физическому труду и умел делать по дому почти все – от электричества до водопровода. Он полностью восстановил этот дом и сделал все очень качественно, хотя в целом интерьеры выглядели несколько старомодно.

Войдя в гостиную, я был неприятно поражен, увидев зеленоватые обои в цветочек: тяжеловесный узор, который в семидесятые воспринимался совершенно нормально. В довершение всего я заметил на стене три фото в посеребренных рамках, вкратце повествующие о жизни моего отца. Изображение во весь рост: он с Софией на фоне Московского Кремля во время путешествия, организованного Дружеским клубом по бриджу, который они посещали. Чтобы мой отец играл в бридж?.. Фото дочери Софии с мужем и маленьким ребенком в англо-саксонском духе, прославляющем семейные ценности… Наконец, снимок, очень удививший меня. На нем был мой отец, Рафаэль и я сам. Нас сфотографировали на одном из песчаных пляжей в Булони или ее окрестностях… туманное небо и море, которое у самого горизонта становится зеленым. Мы строим гимнастическую пирамиду: отец и Рафаэль на четвереньках на песке, а я, изображая собою верхний угол, неловко тянусь вверх на этой непрочной конструкции. Мне, должно быть, двенадцать или тринадцать лет, и этот эпизод не сохранился у меня в памяти.

– Помнишь? – спросил отец, заметив, что я не отрываясь смотрю на фото.

– Нет, – кратко ответил я.

– А когда-то это был наш любимый пляж в Булони…

Я даже не помнил, что мы могли поехать туда вместе. Ощущение, что я оказался невольным свидетелем согласия, которым так и дышал этот моментальный снимок, вызвало у меня некоторую неловкость. Неужели мы действительно были счастливы, как это можно было увидеть на выцветшем снимке? Интересно, мой отец говорил правду, воскрешая в памяти частые поездки в эти места, или на фотографии была запечатлена единственная такая прогулка?

Удивившись своей дерзости, я задал вопрос, который буквально жег мне губы:

– Это мама нас снимала?

– Должно быть, так, – ответил он, пожимая плечами.

Конечно, у кого другого мог быть в руках фотоаппарат? Мама… единственная отсутствующая на фото и создавшая огромную пустоту.

София и мой отец были счастливы: это чувствовалось, несмотря на трагические обстоятельства, соединившие их. Сейчас я отдавал себе отчет, что отец никогда не знал счастья с моей матерью и что ее внезапное исчезновение, возможно, оказалось для него лишь страданием, которое я и сам снова ощутил. Этот печальный вывод наполнил меня меланхолией. Невозможно удержаться от того, чтобы не осуждать родителей, меряя их своей меркой, как если бы снисходительность была совершенно не свойственна детям.

Весь день мы проговорили о Рафаэле. Я доверительно сообщил отцу кое-что из деталей, собранных полицией. Судя по всему, ужас и жестокость преступления, жертвой которого стал мой брат, доставили отцу больше страданий, чем сам факт его смерти.

Отец сразу решил, что мы с Камиллой должны провести ночь в Монпелье. Не было даже и речи, чтобы возвращаться в Котре так поздно. К тому же я еще не расспросил его о том, что являлось настоящей целью моего посещения. Я хотел подождать, пока мы останемся наедине, чтобы воскресить неизвестное – во всяком случае, для меня – прошлое Рафаэля.