Екатерина Лесина - Разбитое сердце королевы Марго

– Ты ж сама только что сказала, что мужикам плевать.

Далматов нарочно ее выводил из себя.

Доводил.

Настасья тряхнула головой:

– Вы мне жизнь изуродовали! Сначала папочка… потом Андрей… теперь вот ты!

– Не передергивай, дорогая. – Далматов скрестил ноги. Он умудрялся выглядеть если не равнодушным, то всецело уверенным в себе, будто и не было ни наручников, ни пистолета.

Ни перспективы почить с миром в местном лесу.

– Я тебя впервые вижу. А если поломал твои замечательные планы, то исключительно потому, что не желал быть скотиной, которую на убой определили. И, заметь, имею на то полное право.

Она фыркнула, но возражать не стала.

– Андрей был виноват. Настасья так плакала, а мне было ее жаль… и я… я предложила отомстить. Посадить. – Варвара держала подругу за руку.

А если эти две и вправду близки, не как подруги, не как сестры, но как любовницы?

И Варвара, точно догадавшись об этаких мыслях, покачала головой:

– Все так про нас думают, – с укоризной произнесла она. – И папочка мой… он сказал, что мы эти… содомитки! Чушь какая. Я просто Настасью очень люблю. А она любит меня.

Действительно, все было просто.

– И чей был план? – поинтересовался Далматов, который выглядел на редкость спокойным. Саломея очень надеялась, что для этого спокойствия у Далматова есть основания, помимо самоуверенности, которая порой переходила все разумные границы.

– Я предложила его подпоить и соблазнить. А потом бы написала в полицию, что он меня изнасиловал, – поделилась Варвара. – Его бы посадили.

Она была совершенно чужим человеком, милая сестрица, которая и вправду верила, будто поступила именно так, как требовала ситуация.

– Но Настя сказала, что его не посадят. У него ведь мамочка судья и сразу отмажет…

– Да и самой Настасье суда было бы мало. – Саломея теперь чувствовала… нет, не гнев, скорее странную жажду.

Не мести.

Не денег.

Равновесия? Смерть за смерть… и все равно она, Настасья, не станет живой. Пожалуй, она ненавидела не только мужчин, а и всех тех, кто умел жить, простив, забыв, вернувшись к людям.

– И она предложила план куда более интересный… хитрый… сначала тянула с разрывом. Андрей, полагаю, был не лишен некоторой порядочности. Ему совесть не позволяла расстаться с девушкой, которая пребывала на грани нервного срыва.

– О да… совесть не позволяла. – Настасья громко фыркнула. – Она позволяла ему многое, но… что бы сказали люди? Слухи и так поползли, что он вынудил меня аборт сделать. А если бы правду узнали? Нет, ему не грозил бы суд, но многие здесь отвернулись бы. Вот он и играл в примерного мальчика. Цветы. Прогулки. Кино, театр… и я знала, что это – временное, что я ему больше не нужна! Мне было больно!

И отголоски этой давней боли слышны Саломее.

Она видит их, тени на стене, театр чужой жизни. И воображение послушно дорисовывает то, что было… бледную девушку с потухшим взглядом. Ее ребенок, которого она любила заочно и, переступив через все приметы, купила ему пинетки, умер.

А с ним умерли и все другие, которые могли бы появиться.

И девушке отчаянно нужен был кто-то, кого можно было бы обвинить в их смерти.

Почему бы не жених. Он ведь все еще значится женихом, хотя для обоих очевидно, что свадьбы не будет. Ему бы поговорить, но его останавливает затравленный мертвый взгляд. В нем не осталось любви, отчаяние только, и парню страшно, что если он заговорит о разрыве, то девушка умрет. Он, конечно, ее не любит больше, и сомневается, что вообще любил – мама была права, что чувства в его возрасте скоротечны, однако и причиной чужой смерти становиться он не желает.

Она же в каждом его слове, в каждом взгляде мучительно ищет подтверждение своей догадки. И боль, новая боль, хоть как-то глушит старую. А где-то исподволь, в ранах душевных, накипью, гноем появляется мысль о возмездии.

Месть – это пошло.

Возмездие – справедливо.

И голос Далматова звучит издалека, он остался по ту сторону театра чужой жизни.

– Вас и без того не считали подругами. Настасья достала наркотик. С наркотиком и шантажом все верней. Настасья составила план. От изнасилования до замужества. И Варвара согласилась. Из любви к подруге. И еще из желания избавиться от назойливой папочкиной опеки.

– Он меня достал!

Варвара тоже там, по ту сторону теней. В театре присутствует ее собственная, не особо умной девочки, которой отчаянно хочется выйти замуж. И само замужество – голубая мечта, за которой начнется иная, чудесная жизнь.

Почему бы и не сыграть в игру?

Ведь так заманчиво, чтобы одним ударом и две цели. И Настасье помочь, и себя квартирой обеспечить. Не собиралась Варвара жить долго и счастливо, во всяком случае, не думала о том.

– Ты себе не представляешь, каково это, каждый день слышать, что ты – ведьма, урод… что тебе надо уйти… не мучить людей… я никого не мучила!

Крик.

И тоже боль, которую слишком долго она держала в себе.

– Я подумала, если съеду, он от меня отстанет. – Варвара шмыгнула носом.

– У вас все получилось.

И снова тени показывают представление.

Выпускной вечер. И танцы, которые на грани приличий, а вскоре – и за гранью. Сама эта грань слишком тонка, чтобы обращать на нее внимания.

Спиртное, которого быть не должно, но оно присутствует.

Бокал.

И предложение прогуляться… девица хороша, ей уже есть восемнадцать и с сегодняшнего дня она уже не школьница, а потому – почему нет? Парень устал от ощущения вечной тоски рядом с невестой своей. Он даже почти решился уйти от нее. Во всяком случае, сейчас он достаточно смел, чтобы думать об этом. Он говорит… о чем-то говорит, кажется, о луне, закате и романтике Пушкина. А девица хихикает и виснет на шее, готовая на все… ему так верится.

Потом вино на двоих.

И помутившаяся память.

Головная боль при пробуждении. Похмелье. Провалы в памяти и та самая девица, которая громко рыдает, заламывая руки. От этих рыданий его тошнит… а девица что-то лепечет про изнасилование… и кажется, грозится полицией. В полицию идти никак нельзя… мама расстроится…

Ему вообще так плохо, что он согласен на все.

А девице охота замуж… пускай… замуж – это ведь ерунда… как поженят, так и разведут. И эта мысль кажется ему совершенно логичной, более того, спасающей от всех бед.

– Дальше просто. Вы разыграли разрыв и взаимную ненависть. Даже сцену с кислотой… была?

– Была, – кивнула Настасья. – Все должно было выглядеть достоверно.

– О да, никто не усомнился. В конце концов, вы же лежали в клинике с нервным срывом. А тут такое потрясение… жениха увели, одну бросили… чем не рецидив. Папочка ваш помог проблему решить. И вы сделали вид, что исчезли из города. Из жизни Варвары. Скажите, вы с самого начала собирались его убить?