Татьяна Полозова - Хаос и Порядок

Высокая полная женщина поддерживала под локоть старика, с трудом ковылявшего по сухой желтой прошлогодней траве.

— Спасибо. — Прокряхтел он, усаживаясь на скамейку под старым кленом, сплошь усыпанным омелой.

Женщина накрыла его ноги теплым пледом и села рядом.

— Как ты думаешь, Гилберт, это он?

— Не знаю, Мартина, не знаю. — Покачал головой старик, закатив глаза. — Все может быть.

— Разве мы помешали ему? Чем мы могли ему помешать? Мы живем теперь в другой стране, с другими законами, полными свободы и равноправия. Мы не требуем от других ничего. Они сами пришли к нам и большинство из нас наследники первых жрецов.

— А чем помешали евреи Гитлеру? Чем мешали армяне османам? А красные кхмеры, боснийцы? Да мало ли еще кто. Люди думают, что нормально только то, что признается миллиардами. Они не любят и никогда не полюбят тех, кто выпадает из миллиарда и неважно кто это — религиозные фанатики, этносы, сексуальные меньшинства или инвалиды. Главное, то, что они «ненормальны», а не то, что они люди. Кто-то борется с ними в концлагерях, кто-то пренебрежительно фыркает при встрече, кто-то игнорирует и еще не известно, что хуже — чтобы тебя сожгли на костре сразу или в течение многих лет травили угрозами.

— Мне позвонили те агенты из ФБР. Они сказали, что в доме Клаудии был найден странный символ. Они хотят, чтобы мы на него посмотрели. — Как бы спрашивая разрешения, произнесла Мартина.

Но мужчина не ответил. Он закрыл глаза, закинул голову на высокую спинку скамейки и глубоко вздохнул.

В то время как по приглушенному телевизору в гостиной повторяли слова президента: «Мы стремимся к миру. Мы боремся за мир. Но иногда мир нужно отстаивать и защищать».

— Питер, если после этого ты скажешь мне, что от меня плохо пахнет, я перегрызу тебе глотку! — Бормотала Кетрин, отодвигая огромный мусорный контейнер от кирпичной стены в переулке, где был обнаружен первый убитый.

— Я никогда, никогда тебе этого не скажу, потому как моя глотка слишком дорога мне. — Заверил ее Марлини, помогая двигать мусорку.

Кетрин сама не была ранней пташкой и все, кто хоть немного знал ее, также знали, что ее не стоит сильно беспокоить по утрам. Утро было самым ужасным временем дня для Робинсон и если бы она кого-нибудь убила именно утром, то ее бы точно оправдали. Именно поэтому, она снисходительно приняла хмурый вид Питера сегодня, тем более что по мере приближения к полудню он становился более разговорчивым и менее удрученным.

— Ах, ты, черт! — Выругалась Кет, когда та наехала ей на ногу. — Будь ты проклят, Марлини!

Только вот теперь она уже не была так уверена в том, что этот день будет успешен.

— Что я? Чуть, что сразу я? — С обидой в голосе произнес мужчина.

— Двигай! — Буркнула Робинсон, с укором посмотрев на напарника. — И молись! Молись, чтобы там оказался этот знак! Молись, Марлини! — Предупредила она его.

— Он там будет или я не я. — Уверенно произнес тот.

Когда контейнер, наконец, был отодвинут, то молитвы Марлини, видимо, были услышаны. На кирпичной потрескавшейся стене белым мелом был начертан тот же знак, что и в подвале дома Клаудии.

— Вот черт! — Бранился Марлини.

— Почему он прячет символы в то время как мог бы оставить их на виду? Зачем все так завуалировано? Если он посылает эти знаки нам или другим сектантам, то почему скрывает их? — Недоумевала женщина.

— Он боится того, что делает. Кто-то прячет награбленное, не зная, что с ним делать, кто-то прячет тело, боясь наказания, кто-то скрывает следы преступления, спасаясь от самого себя. Наш преступник не может по каким-то причинам не убивать, но и само убийство для него тяжелый шаг. Он должен оставлять эти символы, но так как в нем борются два желания прекратить все это безумство и продолжить его, он оставляет их в потаенных местах. Думаю, что эти символы для него по-настоящему значат многое. Иначе он прятал бы не их, а трупы. — Питер стоял, опершись рукой на стену, разглядывая Кет, пока она брала на экспертизу частички вещества, которым нанесли крест.

— Я еще раз посмотрела, что может означать этот символ. — Женщина поднялась и встала напротив напарника. — Кельтский крест на самом деле имеет более древнее — языческое происхождение, чем ему приписывают. По легенде считается, что он был привнесен в Ирландию Святым Патриком, хотя он явно несет в себе корни солнечного креста, как единства всех стихий, единства двух религий. Если преступник перечеркивает крест, это может означать его сопротивление возможному единству христианства и друидизма и, в принципе, это может быть и кто-то из друидов.

— Ты говорила, что сейчас друиды не принимают возможность двоеверия? — Уточнил Питер, когда агенты отправились к автомобилю.

— Да. Они терпимо относятся ко всем вероисповеданиям, но член друидской общины не может быть одновременно и друидом, и христианином.

— То есть мотив на почве отступления от этого принципа вполне логичен? — Задал Питер риторический вопрос.

Кет пожала плечами и села в машину. Им еще предстояла большая масса работы, а они имели на руках только два пакетика со следами краски, использованной преступником.

— Могу я тебя спросить? — Осторожно задал вопрос мужчина, когда агенты отъехали от места первого преступления.

— Спросить можешь, но вот отвечу ли я, — ухмыльнулась Кет.

— Почему ты носишь православный крестик?

— Потому что я крещена в православии. Марлини для агента ФБР у тебя туговато с логикой. — Поддела она напарника.

Марлини закатил глаза, дав понять, что не совсем-то хотел услышать.

— Я имею в виду, что раньше… — Он прокашлялся. Почему любое их дело, так или иначе, задевает события полуторалетней давности. Они не могут не вспоминать о прошлом? — Раньше я его не видел.

— Ладно, ладно не дуйся. Моя бабушка во время Второй Мировой попала в концлагерь в Равенсбрюке. Там она познакомилась с русскими заключенными Екатериной и Елизаветой, а когда в апреле 1945 года советские солдаты освобождали их, те были убиты охранниками. Над их могилами бабушка поклялась, что назовет своих дочерей в их честь. После войны она вернулась на родину — во Францию. Ей было всего 19 лет. Через год она вышла замуж и потом родила дочь — Элизабет. И меня назвала в честь второй подруги по несчастью. Она приняла православие сразу после возвращения в Тулузу. Бабушка всегда говорила, что это дань памяти тем, кто так и не дожил до Победы. Когда родилась моя мама, то ее сразу окрестили в православии. Тоже было со мной и с моим братом.

Марлини только протяжно помычал, выслушав рассказ Кет, и добавил:

— Никогда не подумал бы, что ты веришь. Мне казалось, ты достаточно скептичный человек.