Барбара Вайн - Правила крови

Она упала во время прогулки. «Синяки на левом боку и ноге просто ужасные, — пишет Элинор, — но, к счастью, их никто не видит, кроме меня!» Генри в своем дневнике отмечает, что миссис Хендерсон консультировалась с ним по поводу дочери. Не будет ли слишком смелым предположение, что ее беспокоили обильные месячные у Элинор? Не исключено. Но мне нужны еще доказательства. Теперь известно — возможно, в то время тоже, — что у многих женщин, носительниц гемофилии, легко образуются синяки на теле и они страдают от сильной кровопотери во время менструаций. Возможно, ген болезни был и у Элинор, и у Эдит.

Значит, все дело в мутации клеток Луизы Хендерсон? У меня уже голова идет кругом. На часах половина пятого утра, и думать об этом больше нет сил. Я наливаю еще один стакан воды, возвращаюсь в спальню, целую Джуд в повернутую вверх щеку и мгновенно засыпаю.

От новостей из больницы наша жизнь разлетается вдребезги. Остальное не имеет значения. Такое ощущение, что все куда-то испарилось: наша домашняя жизнь, работа Джуд, Генри, мои сожаления по поводу потерянного места в Палате лордов, мой сын, наши друзья и даже — надеюсь, временно — наша любовь.

Когда случается нечто подобное, от тебя остается одно тело, ты перестаешь быть мыслящим существом, и это тело больное и неполноценное. Оно содержит невидимый, но ужасающий дефект. Нам сообщили, воспользовавшись старой, проверенной формулой: сначала хорошую новость, или плохую? Ответ показывает, пессимист вы или оптимист. Вроде того, что бутылка наполовину полная или наполовину пустая. Мы оба выбрали сначала плохую новость.

Нам рассказали. У нас обоих ген заболевания, о котором мы никогда не слышали. Оно называется спинальная мышечная атрофия, сокращенно СМА. У любого нашего ребенка с вероятностью двадцать пять процентов будет эта болезнь. СМА не похожа на операбельный порок сердца, астму или, если уж на то пошло, гемофилию. Она убивает. Если ребенок родится живым, то он будет инвалидом и умрет, не дожив до года. В лучшем случае. По большей части плод погибает в утробе матери — именно в этом причина выкидышей Джуд.

— Но ведь это только двадцать пять процентов, — бормочет бедная Джуд. — Остается семьдесят пять процентов, что у ребенка не будет этой штуки.

Консультант смотрит на нее. На его лице такое же выражение, как у диктора на телевидении, знающего, что следующей новостью будет смерть какой-то знаменитости.

— До сих пор вы не попадали в эти семьдесят пять процентов, правда? Хотите рискнуть? Чтобы двадцать четыре часа в сутки ухаживать за ребенком, который умрет шести месяцев от роду?

— Почему у меня были эти выкидыши?

Ему явно не хочется отвечать, но выхода у него нет.

— Так ваш организм избавлялся от нежизнеспособного плода, миссис Нантер.

Меня охватывает нелепая, беспричинная ярость. Почему меня волнует, что консультант ошибся и не назвал ее леди Нантер? Или, если уж на то пошло, мисс Кливленд? Почему все мое существо восстает против слова «избавлялся»? Избавиться от наследственных пэров, избавиться от плода, избавиться от людей. Разве нет другого, более щадящего способа это сформулировать?

— Но у меня здоровый сын, — возражаю я.

— Да, я видел в вашей карточке. Вам повезло. Вы женились на женщине, у которой нет этого гена.

Будь я внуком одной из дочерей Генри, а не его сына, то мог бы болеть гемофилией. Там мне повезло, однако я получил нечто похуже. Хоть это и не приносит мне удовлетворения, но я оказался прав, когда строил гипотезы насчет источника проблем. Откуда взялся этот ген? Я не спрашиваю. Догадываюсь, что в ответ мне расскажут о мутациях.

— А хорошая новость?

— Полагаю, вы слышали о предимплантационной генетической диагностике? Ее называют «дети на заказ».

На вечеринке вы замечаете в дальнем углу комнаты красивую женщину. Возможно, прямо в эту секунду — именно так произошло со мной — вы думаете, что хотели бы провести рядом с ней всю оставшуюся жизнь. Потому что, взглянув на это лицо, вы понимаете, что никакое другое — даже если оно постареет, а рядом будут другие, гораздо моложе — никогда не запечатлеется в вашем сердце так, как это. Оно — ваш идеал, сравнения с которым не выдерживают все остальные. Вы замечаете его подобия, как я видел Джуд на картинах Герберта в комнате Моисея, и радость наполняет ваше сердце.

Но вы не видите, что именно эту женщину, возможно, не следует выбирать в качестве спутника жизни и что ей, возможно, не следует выбирать вас — если вы, или она, или вы оба хотите ребенка. Ради ее блага вы должны сломя голову бежать из комнаты, исчезнуть, надеясь найти себе другую девушку. Нельзя сказать, что вы — отравленная чаша с каким-то реагентом; эта субстанция безвредна сама по себе, но становится ядовитой при соединении с таким же относительно безвредным веществом.

Я спрашиваю себя, не это ли случилось с Генри. Может, он впервые увидел Элинор, когда пришел на Кеппел-стрит проведать ее отца, и влюбился с первого взгляда. Но дальше сходство заканчивается, поскольку была еще Эдит, второй выбор, заменитель, в ее теле скрывался невидимый изъян. Словно я, по какой-то причине не имея возможности добиться Джуд, сошелся с ее сестрой. Но я бы так никогда не поступил. Для меня не существует другой женщины. Уныло размышляя над все этим, я спрашиваю себя — понимая, что это глупо, — не эти ли дефекты в наших клетках, благодаря какой-то загадочной алхимии, неудержимо толкают нас друг к другу. Или природа таким образом избавляется от двух испорченных линий, гарантируя, что у них не будет потомства?

Теперь к хорошей новости, если не считать того, что для меня она худшая новость в мире. И я не могу никому в этом признаться. И меня еще сильнее, чем прежде, бросает на стену, о которую разбиваются браки: неспособность признаться друг другу в своих истинных чувствах. Более того, это невозможность и дальше любить свою жену, жить с ней, если я скажу, что самое заветное ее желание наполняет меня… да, именно ужасом. Но не только ужасом, а просто отвращением от одной мысли, что в следующем году или через год я стану отцом тройни. Такая формулировка может показаться смешной, правда? Сюжет для карикатур. Бедняга, с видом висельника стоящий на пороге родильной палаты, и хорошенькая медсестра в мини-юбке и черных чулках, вручающая ему трех орущих младенцев.

Лицо консультанта заставляет меня вспомнить строчку из Гамлета о том, что «можно с улыбкой вечною злодеем быть». Конечно, для Джуд он не злодей, а спаситель.

— Лечение начинается с экстракорпорального оплодотворения, — объясняет врач. — Нужно забрать и оплодотворить несколько яйцеклеток. Затем мы берем по одной клетке у каждого зародыша и проверяем на наличие заболевания. Три здоровых эмбриона помещаются в вашу матку.