Екатерина Лесина - Клинок Минотавра

Она сделала шаг к двери, но драгоценный перехватил руку и сдавил.

– Куда ты уйдешь? – он говорил спокойно, но вот лицо побелело и сосуды на висках вздулись.

– Отпусти.

– Послушай, дурочка моя ненаглядная… – он дернул Женьку на себя, и она ткнулась носом в дорогой шерстяной его пиджак. От шерсти пахло духами.

Женскими.

– Куда ты пойдешь? К Лариске своей? Ладно, сходи, хотя я изначально был против такой подруги. Она плохо на тебя влияет.

Пальцы его стискивали Женькину руку.

– Мне больно!

Она рванулась, но что она против драгоценного? А он не услышал, никогда-то он не слышал того, чего слышать не желал.

– Но дальше-то что? – обманчиво-ласковый голос. – К родителям на шею сядешь? Они, конечно, будут счастливы, но, Женечка, в твои-то годы стыдно жить за счет родителей…

– А за твой?

Нет, он не тронет. Он просто по щеке гладит, но от самого этого прикосновения страшно.

– Я – другое дело. Мужчина должен содержать семью. Поэтому не глупи… кому ты, кроме меня, нужна?

– Кому?

Он странно действовал на Женьку. Хотелось закричать, броситься к двери, заколотить кулаками, требуя, чтобы впустили в квартиру, защитили. Но вместо этого Женька смотрела в бледные серые глаза драгоценного.

– Никому, – едва ли не с наслаждением произнес он. – Кто ты, если разобраться? Никто. Обыкновенная девчонка, которых тысячи. Не красавица. И умом особым не отличаешься.

Сволочь. Как Женька раньше не видела, какая он сволочь?!

– Миленькая, добренькая, но и только… этого мало, Женечка. Уйдешь от меня и что дальше? Устроишься работать на рынке? Найдешь себе кавалера, какого-нибудь милого мальчика без гроша за душой, но с амбициями? Хотя нет, амбиции твоя мамочка не одобрит. И будете вы вместе жить-поживать, вчетвером в двухкомнатной квартирке, перебиваясь с хлеба на воду… а потом, конечно, дети пойдут… и однажды ты поймешь, что превратилась в заезженную клушу. Располнела. Обрюзгла. И твой муженек это тоже увидит. И найдет себе девицу помоложе… хотя ты, конечно, будешь ждать от него верности. Ты же наивная, Женечка.

Он говорил это шепотом, на ухо, и от каждого слова Женька вздрагивала.

– Отпусти…

– Нет, ты моя.

– Я ничья.

– Ошибаешься, дорогая. Моя. Я тебя выбрал. Я из тебя человека сделал… – драгоценный потянул за рыжую прядку, заставляя наклониться. – Воспитал. И теперь ты дуришь. Нехорошо, Женечка. Давай собирайся, поедем домой.

– Нет.

Пощечина получилась звонкой, и Женька отпрянула, прижимая ладонь к горящей щеке.

– Прости, но ты меня вынудила.

Она прижалась к стене, понимая, что отступать некуда. Драгоценный стоял между ней и дверью в Ларискину квартиру.

– Я не сторонник силовых методов, но если женщина не понимает, что от нее требуется, то приходится ее учить…

– Я закричу!

– Кричи.

И Женька, закрыв пальцами уши, завизжала. Она кричала так громко, как могла, и от крика не слышала ничего. Ни лая собачонки, что нырнула под ноги драгоценному, ни голоса ее хозяйки, требовавшей немедленно прекратить беспорядок, ни дяди Мишиного гулкого баса…

Женька захлебывалась криком и ужасом.

И замолчала только когда оказалась в знакомой прихожей.

– Ну ты даешь, подруга! – Лариска сдула с носа длинную черную прядь. – Вот это голосище!

Женька только икнула.

– На, выпей.

Лариска сунула в руки кружку, и Женька выпила. Подавилась. Закашлялась, а подруга заботливо постучала по спине.

– Что… это? – горло горело, и рот, Женька не пила ничего крепче «Мохито».

– Водка. Водка – лучшее средство от нервного потрясения. По себе знаю. Идем, – Лариска кружку забрала и потянула за собой.

На кухню. Кухонька в квартире была столь крохотной, что даже холодильнику в ней не нашлось места. С трудом втиснулись плита, шкаф, откидной стол и пара узких, неудобных стульев.

– Сейчас кофе сделаю… а вообще пожрать бы надо.

– Ты ж на диете?

– Да ну ее, – отмахнулась Лариска. – Нам думать предстоит, а диета работе мозга не способствует.

Работа мозга… по всему получается, что мозга этого у Женьки нет. С кем она связалась? С принцем. И щека горела от прикосновения королевской руки. Женька щеку потрогала и всхлипнула, не столько от боли, сколько от обиды.

– Вот только не реви! – взмолилась Лариска. – Потом проплачешься.

Потом, так потом. Женьку охватило странное безразличие… она села и, облокотившись о столешницу, глядела на Ларискины кухонные хлопоты.

– На вот, – та сунула в руки бутерброд с ветчиной. – Зажуй. И огурчика маринованного возьми… мама оставила. Опять в этом году пятьдесят банок. Я ей говорила, что куда нам столько? А она разве послушает? Теперь вот тягает, требует, чтобы огурцы ела.

– Ты ж не любишь огурцы.

Ветчина была жирной, а огурец – сладковатым, хрустящим.

Драгоценный настаивал на том, что питаться нужно правильно, без жирной ветчины и огурцов… и Женька со странным наслаждением потянулась за вторым бутербродом.

– Не люблю, – Лариска устроилась напротив. – А ты оттаиваешь, замороженная наша красавица… плакать будешь?

– Буду, – решилась Женька, но уточнила. – Позже. Он меня ударил.

Ларка вздохнула.

– Нет, представляешь? Он меня… и сказал, что учить надо… и что я никому не нужна, что он меня воспитал…

Обида комком застряла в горле. Никто Женьку не воспитывал, нет, раньше, давно, еще на заре этого безумного романа, драгоценный пытался читать лекции, а Женька слушала…

Бред какой.

Она вдруг, преисполнившись обиды, стала рассказывать Лариске и о романе, и о своей дизайнерской лампе, о чашках из кузнецовского фарфора, о драгоценном с его неестественной любовью к порядку и занудством. И к тому, и к другому Женька притерпелась, но кто знал, что…

Она снова и снова трогала щеку, заедая обиду огурцами.

Ветчины не хотелось, а огурцы у Ларискиной мамы получались вкусными.

Лариска слушала. Вздыхала. Сочувствовала… хорошо, когда есть кому посочувствовать.

– Послушай, подруга, – она скребла длинным ногтем скатерть, и привычка эта детская сильно раздражала и Ларискину маму, и всех ее кавалеров. Лариска искренне пыталась отучиться от нее, но в минуты душевных волнений привычка брала верх над разумом. – А вот что делать – это проблема…

Женька застыла с бутербродом в руке.

– Нет, не в том плане, что я тебя гоню… живи, сколько хочешь. Вот только он так просто не отстанет… я знаю таких. Он тебя не любит, Женька, но он считает тебя своей собственностью. А свое он никому не отдаст. И сюда будет ходить, как на работу… ладно, сегодня один, но с него станется нанять кого-нибудь, чтоб дверь вышибли и…

…Дверь в Ларискину квартиру была хлипкой.

– …или еще чего придумает. Сама же говорила, что твой псих с фантазией.