Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало

— Да, — прохрипел Никитин несвойственным ему похмельным басом. — Кто это?

— А это друг твой. Бывший. Звоню первый и последний раз. Дальше — как договорились: червям на прокорм. Вчера ты спал на диване в ботинках, не раздеваясь, перед тем выпил бутылку «Столичной» из пивной кружки, ничем не закусил. В следующий раз тем же самым можешь заняться только после выполнения задания. До того — ни напёрстка, даже пива. Ты меня понял? Если понял — скажи «да». — Никитин молчал и в трубке прогремело. — «Да» скажи… твою мать!!!

— Да, — едва слышно пролепетал Человек со Шрамом.

— Три раза повтори!!

Троекратное да, да, да можно было расслышать лишь при очень большом желании. У друга-Николая оно оказалось в достатке.

— Сука, — не сразу успокоился однокурсник. — Докладывать будешь моему человеку, он тебя найдёт. На выходе возьмёшь пакет. В нём телефонная трубка. Всегда держи при себе, даже в сральне. Это связь. Потерять нельзя. Про червей не забывай. Про меня забудь.

Зазвучали короткие гудки.

Несколько минут Георгий Георгиевич сидел в тупом оцепенении с телефоном в руках. Никто ему только что не угрожал. Никакие мысли его не посещали. Чёрная пустота перед глазами. И безмолвие. Потом началась чесотка: зазудело всё туловище — шея, спина, ноги, пальцы ног… По всему телу что-то поползло, закусало, зачавкало… «Черви! Не иначе как черви, — с ужасом подумал Никитин. — Сожрут». — Он кинулся в ванную комнату, ошпарил себя кипятком душа, долго не ощущал боли. Только когда в зеркальном отражении увидел лицо своё, покрытое мелкими волдырями, очнулся: «Что это я? Зашёл ум за разум».

Дрожащими пальцами неуверенно накрутил, казалось бы, давно забытую комбинацию цифр. Когда раздалось с прибалтийским акцентом приглушённое: «Вас слушают», похвалил себя: «Ничего, Жора, молоток, с памятью пока порядок, голова на месте. А вот нервишки надо лечить. А то ведь так и вправду съедят — не подавятся. Не черви, так ещё какая-нибудь двуногая нечисть». Спросил:

— Владис Николаевич Рубикс?

— Кто это?

— Приветствую вас, Владис Николаевич.

— Кто это говорит?

— Это говорит ваш давний знакомый, Никитин Георгий Георгиевич. Помните такого?

В трубке долго молчали. Наконец раздалось:

— Не слышу главного.

Никитин негромко хмыкнул: «Молодец, паскуда, хорошо работает».

— А главное вот в чём: Я УЛЕТАЮ В ПАЛАНГУ.

— КОГДА?

— КАК ПОВЕЗЁТ С БИЛЕТОМ.

После непродолжительной паузы Рубикс сказал:

— С возвращением, Георгий Георгиевич. Слушаю вас.

«Мог бы и повежливей, чухна белоглазая, — выругался Никитин, — шесть лет всё-таки не виделись». Вслух он сказал:

— Да, честно говоря, я бы вас хотел послушать. Как у вас на зарубежной таможне с кадрами. Есть у меня очень порядочный работник. Опытный, знающий. Наш товарищ. Надо бы…

— Я понял, — прервал его Рубикс, — есть вакантное место, присылайте.

Никитин бросил трубку, не попрощавшись. «Редкая всё-таки сволочь этот литовец. Но работник классный — этого не отнимешь: всё сечёт с полуслова». Он набрал ещё несколько цифр.

— Вы позвонили в секретариат Международного отдела гражданской авиации. Людмила Логинова. Слушаю вас.

Влажный женский голос заставил его пульс учащённо забиться. «Столько лет прошло, а поди ж ты. Тогда ей было семнадцать, значит, теперь двадцать три. Много, помнится, усилий было потрачено, чтобы хоть разок, проснувшись утречком, вместе позавтракать. Уж больно хороша, падла, больно в его вкусе. Не выгорело. Жаль. Теперь не до неё».

— Доброе утро, Людмила Логинова. Хропцов Вилор Семёнович у себя?

— Да, у себя. Как вас представить?

— Скажите Никитин. Георгий Георгиевич.

После минутной паузы влажные интонации в голосе секретарши размокли до жидкого состояния.

— Никитин? — С придыханием произнесла она. — Как вы сказали? Георгий…

— Георгий Георгиевич.

— Жора?

— Если хотите.

— Здравствуй, Жорочка, я так рада…

— Здравствуйте, Людмила Логинова. Мне Хропцов нужен. — Он пресёк в самом зародыше сильно преувеличенную волну радости в её голосе. — Доложите, пожалуйста.

В трубке натужно рассмеялись:

— Доложу и немедленно, а как же иначе. Иначе и быть не может. Вилор Семёнович, — связалась она по селектору с заместителем начальника отдела, — вас какой-то Никитин. Подойдёте?

В трубке раздался знакомый Никитину тенорок.

— Привет, Георгий. Чем могу на этот раз? — Хропцов заговорил так, как будто они только вчера расстались.

Никитин не стал напоминать, что со дня их последней встречи прошло более шести лет.

— Вилор, мне на завтра один бизнес до Нью-Йорка. Об обратном сообщу оттуда. Пусть привезут по моему адресу: Малая Бронная, 18, квартира 44. Давай.

И повесил трубку. Больше всего он похвалил себя за это «давай». Не «пока», не «до свидания», не «будь здоров», а именно «давай». Брезгливо, снисходительно и непонятно. Пусть знает, генерал говённый, кто теперь из них главнее.

И ещё один пренеприятный звонок приказал себе осуществить Человек со Шрамом в то утро — директору меховой базы Проммехсоюз № 4 Омару Ивановичу Цава. Этого очень маленького, похожего на лилипута, очень лысого, постоянно смеющегося человека Никитин невзлюбил больше других сотрудников, с которыми ему приходилось сталкиваться по службе, брезговал общением с ним, а с некоторых пор даже побаивался. Всегда потный, дурно пахнущий, Омар Иванович при встрече с кем бы то ни было неизменно размётывал короткие ручонки в стороны, широко улыбался и лез целоваться. «Родной ты мой, — восклицал он при этом, приветствуя знакомых и огорошивая панибратством незнакомых людей, — ну наконец-то. Всё, что могу и не могу. Я перед вами на ладони».

Именно эта приторная Омарова готовность безропотно всегда и всем угождать неизменно настораживала Никитина, а его деланная лукавая приветливость, старческое кокетство и беспричинный смех вызывали резкое неприятие. «Родной ты мой, — вскочил Цава навстречу Никитину, когда тот много лет назад впервые вошёл в его пахнущий заплесневелыми тараканами «офис» — небольшой закоулок с шатким столиком и двумя просиженными креслами, — ну наконец-то. Я весь перед вами на ладони. Фамилия моя Цава, зовут Омаром. О-ма-ром. Не путайте с кальмаром. — И он скорее заржал, нежели засмеялся. Помнится ещё тогда Никитин подумал: «О, о, о, с этим гномом надо держать ухо востро». А когда однажды, прогуливаясь по Александровскому скверу, случайно разглядел «эту цаву» на заднем сиденье въезжающего в Кремль «членовоза», понял, что интуиция при первой встрече его не обманула: дяденька и впрямь, оказывается, не прост.

На этот раз Омар Иванович долго не подходил к телефону и, когда наконец в трубке раздалось писклявое «На проводе Цава», Никитин подумал: «Задушить бы тебя этим проводом, кальмар вонючий».