Юлиан Семенов - Репоpтеp

- Целых три.

- Ну и, конечно, родная милиция посылала письма в институт?

- А ну?

- Из института исключали?

- Дали строгача...

Костенко усмехнулся.

- На меня страх какую телегу накатали... Написали, что я оскорблял достоинство славных орлов Лаврентия Павловича, - милиция тогда под ним ходила.

- Это вы меня так разминаете?

- Зачем? Вы ж не рецидивист. Если в чем виноваты - завтра сами расколетесь. Все интеллигенты текут после первой ночи в камере. До конца держится только тот, кому терять нечего... Я не разминаю вас, просто можно вернуть все, кроме времени; ум хорошо, два - лучше.

Костенко снова достал из кармана свой аппаратик; я спросил:

- Очень нравится эта штука?

Жлоб наверняка бы рассердился: <����С чего это вы взяли?> Лицо же полковника изменилось, сделалось странно застенчивым, вневозрастным, и он ответил:

- Безумно.

Настроив <����воки-токи> на нужную волну, он спросил невидимого оперативника, что нового, и я услышал ответ:

- Мальчик впал в беспамятство...

Костенко спрятал аппаратик в карман, посмотрев на меня с некоторым недоумением:

- Едем в больницу... Я сейчас позвоню Шейбеко, он гениальный врач, надо что-то сделать...

Поманив своего верзилу, Костенко тихо сказал:

- Кто придет - задерживайте. Я предупрежу тех, кто на улице, чтобы они провожали всех подозрительных до подъезда.

Обернувшись ко мне, шепнул:

- Ну, с богом. На лестничной клетке не разговаривать, шагайте позади меня в десяти шагах.

- Погодите, - сказал я. - Давайте посмотрим под нижним ящиком, там может лежать письмо. Штык не знал, что в нем, бросил как ни попадя... Пусть ваш профессионал бесшумно вытянет ящик...

Письмо действительно лежало на полу; вместо обратного адреса стояла подпись, я легко ее узнал: <����Русанов>.

Костенко каким-то факирским жестом достал из кармана платок, взял им письмо, его помощник открыл чемоданчик, полный таинственных предметов, необходимых для сыщицкой работы, положил его туда и защелкнул замочек.

- Зря вы эдак-то, - сказал я. - Вам <����Русанов> ничего не говорит, а в моем расследовании это одна из ключевых фигур.

- Ключевая фигура в любом расследовании - отпечатки пальцев, назидательно заметил Костенко. - После больницы заедем в отдел, сделаем экспертизу, и я ознакомлю вас с письмом.

- Вы не просто ознакомите меня с письмом, - я снова начал злиться, а сделаете для меня ксерокопию... Потому что, несмотря на ваше вторжение в это дело, я буду писать мой репортаж, чего бы то мне это ни стоило.

...Около квартиры Ситникова полковник остановился, заглянул в пролет, убедился, что там никого нет, и шепнул:

- Валяйте на улицу, поверните направо, у гастронома остановитесь, я вас там подберу.

Возле гастронома толпилась очередь, выбросили <����Сибирскую>, все мои попытки пробиться за <����Явой> оказались тщетными, пьянь отталкивала стремительно-острыми локтями, гноился тошнотворный запах пота и перегара.

Отойдя в сторону, я пересчитал свои сигареты - осталось четыре, причем одна искрошившаяся; похлопал себя по карманам - спичечный коробок оставил в ателье Штыка; по-моему, положил на край его койки, застеленной серым солдатским одеялом; мне даже почудился явственный запах карболки; странно, отчего-то мне казалось неестественным, что на этом одеяле нет черной поперечной полосы, у нас были именно такие во время лагерных сборов.

Обернувшись к одному из ханыг, я спросил:

- Огоньку не найдется?

Тот ответил пропойным голосом:

- Соколик, я здоровье берегу, чего и тебе советую...

И в это как раз время я услыхал шепот Костенко:

- Не оборачивайтесь! За вами следят. Идите к остановке и пропускайте троллейбусы, пока не увидите такси. Садитесь и называйте любой адрес, я вас догоню. Только такси берите не сразу, минут пять надо постоять на остановке, ясно?

Через десять минут такси, в которое я сел, обогнала серая <����Волга>, легко прижала к обочине, Костенко сделал мне знак, мол, быстро, я дал таксисту рубль, хотя на счетчике набило всего тридцать две копейки, и перескочил в машину полковника.

Костенко молча протянул мне паспорт, который я оставил Ситникову <����в залог>, и обратился к тому человеку, что сидел рядом с шофером:

- Ну-ка, покажите.

Тот обернулся, показал мне фото: на троллейбусной остановке из-за моей спины - прямо в камеру <����полароида> - смотрели два крепко сбитых парня.

- Раньше не встречались? - поинтересовался Костенко.

Сначала я ответил:

- Нет.

Потом присмотрелся и ахнул: это были именно те парни, что заказывали себе <����наполеоны> в кафе, где мы с Лисафет дожидались Гиви Квициния.

- Знаю обоих, - ответил я. - Точнее, не знаю, но видел их при весьма занятных обстоятельствах.

- В Чертаново, - коротко бросил Костенко шоферу.

- Зачем?! - удивился я. - Надо же в клинику Склифосовского!

- Шейбеко заберем.

Достав из деревянного ящика телефонную трубку, Костенко набрал номер, попросил Романа Натановича, поинтересовался, где матушка, Анна Ивановна, давно ли уехала, потом, когда трубку взял Шейбеко, помягчел лицом:

- Рома, я за тобой... Нет, пока без наручников... Да... Штык... Ах, знаешь? А за тобой прислали машину? Дольше прождешь. Я под светофоры за пять минут приеду, спускайся.

...Когда Шейбеко сел в машину, я подумал, что эти седые, франтоватые, благоухающие незнакомыми мне одеколонами люди должны говорить о том, что пристало их возрасту, но полковник, усмехаясь чему-то, склонился к доктору, заметив:

- Позавчера Мишаня Коршун выступил в <����Будапеште>. Отмечал рождение внука. Конечно, не обошлось без процесса, был разбор, он же старый мастер толковищ... Батон запивал каждый рок-н-ролл валокордином, но был неумолим... Мне, знаешь, было чуток страшно: прошло тридцать пять лет, а я не чувствую, чтобы они изменились хоть в малости. За Левона, конечно, пили... Игоря помнишь?

- Блондина?

- Да.

- Получил генерала.

- Что ты говоришь! Но он же был автодорожником.

- Так он и есть автодорожник, доктор наук и генерал.

- Может, хоть что-то с нашими дорогами изменится. Позор, а не дороги, зря наших туристов в Европу пускают, насмотрятся порядка, начнут бранить власть.

Костенко вздохнул:

- Задушим... Наденем наручники - и в Соловки...

- Лариса была?

- До сих пор тоскуешь по ней?

- Но коммент, полковник...

- Она разошлась с Кирилловым.

- Знаю.

- Несчастная девка... Смешно. <����Девке> сорок девять лет... Нет, положительно, мы нестареющее поколение.

- Как можно стареть нашему поколению, если мы были лишены детства и юности? Сразу стали взрослыми.

Костенко покачал головой:

- Мишаня уже на пенсии, за вредность им начинают отстегивать в пятьдесят пять, так он, знаешь ли, взял за полтысячи патент, калымит на <����жигуленке>, обещает через год позвать за город - <����куплю дачу>, счастлив рот до ушей... А Батона до сих пор мучают с патентом на домашний пансион у него же трехкомнатный кооператив, одну комнату готов сдавать - с семейными обедами; так нет же, не дают: <����тащить и не пущать>, демократия имени <����нет>...