Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур

– Какого хрена тебе опять надо?

– На, – она протянула трубку, с трудом сдерживая слезы. – Дашка хочет с тобой поговорить.

Развернувшись, Алина направилась на кухню. К бутербродам. С бутербродами у нее всегда получалось ладить лучше, чем с людьми.

– Вот почему, – спросила она у буженины, нарезая ту на тончайшие ломти, – у меня ощущение, что меня здесь за дуру держат? Я что, давала повод считать себя идиоткой? Наверное, давала… причем неоднократно.

Наверное, она все же переволновалась, если нож соскользнул и острый кончик его вспорол кожу на пальце. Еще и это. От обиды и несправедливости бытия Алина шмыгнула носом и, сунув палец в рот, принялась искать аптечку.

Дома мама хранила лекарства на кухне. В холодильнике. И еще в самом дальнем шкафчике, добраться до которого было не так просто. Здесь же шкафчиков было умопомрачительное количество.

– Аль, что ты делаешь? – Леха появился как раз тогда, когда Алина, встав на четвереньки, исследовала недра очередного ящика, наполненного доверху коробками, коробочками и свертками.

– Бинт ищу.

Алина вытащила палец изо рта. Вот теперь ее еще и безрукой сочтут. Справедливо, между прочим.

– Распорола вот… случайно. Ты не знаешь, где аптечка? Или что-нибудь…

Леха поднял ее и, перехватив руку, потащил к мойке. Палец он сунул под леденющую воду и велел держать, хотя у Алины тотчас и остальные, нераненые, онемели. Аптечка хранилась в кладовке. В ней были и бинт, и перекись, и йод.

– Стой смирно, – Леха сам обработал порез, который был вовсе неглубоким, но кровил изрядно. – Вот что ты за человек, Алька, ни на минуту тебя нельзя оставить… не дуйся, я ж так…

Он обнял и поцеловал в макушку.

– И на Славку не обижайся. Он нервный очень.

Это Алина и сама заметила. Обижаться, прижимаясь щекой к Лехиному колючему свитеру, категорически не выходило. Зато мысли в голову лезли… всякие.

– Леша, скажи, что происходит?

– А что происходит? Вечер. Поздно. Сейчас чай пить будем. Потом спать пойдем.

И снова ложь. Не совсем, но где-то на грани. Он знает больше, чем говорит Алине. Потребовать ответов? Но по какому праву.

– Леша, я же чувствую, что ты что-то скрываешь. И твой друг. Он поэтому нервничает, что не хочет скрывать. И даже Дашка… раньше она мне никогда не врала. Мне это не нравится.

Глубокий вздох, и Леха отстраняется.

– Я тебе все расскажу. Потом. Позже.

– Когда?

– Когда буду уверен, что ты от меня не сбежишь.

Странное обещание. Но это, пожалуй, больше, чем Алина могла бы ожидать.

Ох, знала бы она, до чего мерзко Лехе врать. И чем дальше, тем четче он понимал, что вранье это ему не простят. За то, которое вначале было, хотя бы оправдаться можно.

Еще и Славка со своими выкрутасами. Нет, он, конечно, прав во многом, и Леха сам подумывал над тем, чтобы охрану нанять, такую, которая и вправду двадцать четыре часа в сутки при Альке будет. Но тогда тип, Кару убивший, притаится…

А вообще непонятно, с чего это Славка на Алину взъелся. Она-то точно не при делах.

Доверчивая. И теплая. Переживает, что родители уедут. Это к лучшему, конечно. Леха представил, как он объясняется с Вероникой Сергеевной, и вздрогнул.

Нет уж… лучше по телефону, если что.

– Обнимаетесь? – Славка кинул телефон на стол. – Баран ты, Леха, которого куда ведут, туда и бредет.

Алина отстранилась и, взяв трубку, пробормотала:

– Пойду я. Вы тут дальше сами… утром уберу.

– А чай?

– Спасибо, не хочется. Спокойной ночи.

Ну вот все опять и разладилось. Странная штука – жизнь. Вроде все хорошо, а пара слов – и уже совсем плохо, а как вернуть хорошее назад – Леха не знает.

– Ну что ты на меня смотришь? – Славка стянул бутерброд с кружевным ломтиком ветчины. – Говорю, чего думаю. А думаю я, что ты – баран. Ты не ее – ты Кару видишь, только в усовершенствованном варианте. Она же видит удобную шею, на которую сесть можно. Тоже мне скромница… сначала глазки в пол, потом хомут наденет, а ты и рад?

Он говорил нарочно громко, надеясь, что Алина услышит. И скорее всего, она слышала, а Леха не знал, что ответить. Ему вообще хотелось не говорить, а бить, желательно в зубы.

– Сейчас ты к ней в койку прыгнешь. Она примет. Залетит. И все. Уже не отвяжешься.

– А если я не хочу отвязываться?

– Говорю же, баран… у тебя есть все, включая свободу. А ты не ценишь.

– У тебя тоже есть все. Включая свободу, – если говорить тихо, то, глядишь, и получится не сорваться. – Сильно счастлив?

– Я тебе как друг говорю…

– Друг? И по-дружески ты с Карой трахался? Думаешь, не знаю ничего… в тот же день и узнал. Ладно… я тоже спать. Завтра поговорим. А то сегодня нехорошо выйдет. Ты тут… сам разбирайся.

Алина лежала в кровати с толстой книгой. Леха как-то сразу понял, что все она слышала, но виду не подаст, только запомнит сказанное. И сбежит при первой же возможности, наплевав и на договор, и на Лехины просьбы.

– Аль, не слушай его, – Леха рухнул в кровать, как был, – в джинсах и свитере и уткнулся лбом в теплое плечо. – Он злой, потому что все вокруг злые.

– И ты?

– И я… бываю порой. Не уходи от меня, пожалуйста.

– С чего ты решил… – голос дрогнул, и, выходит, все правильно Леха понял.

– Ну ты же сейчас думаешь, что он правду сказал. Точнее, что я решу, что он правду сказал. И лучше сразу уехать. Родители твои отвалят. Хата будет пустая. И есть где жить. Так?

– Ты мысли мои читаешь?

Леха стянул резинку и принялся расплетать косу.

– Я знаю тебя, наверное, вечность.

– Всего неделю…

– Все равно вечность. И ты от меня не сбежишь, Алька. Не позволю. Найду везде… под землей даже. Со Славкой я завтра поговорю. Без того уже сказал больше, чем надо бы…

Она перевернулась на бок и косу отобрала.

– Леша, вот что ты за человек такой? Как мне к тебе относиться?

– Как-нибудь. Главное, относись. Можешь для начала погладить.

Леха не собирался ее целовать. Само как-то получилось, и дальше тоже само, включая книгу, которая съехала с кровати и упала на пол. Громко так. Алькина кожа на вкус была как молоко с медом. И этот факт казался единственным важным и стоящим запоминания.

А в волосах он все-таки запутался.

«…Меня преследует страх потерять сердце короля, перестать быть ему приятной. Мужчины высоко ценят определенные вещи, как вам, наверное, известно, а, к моему несчастью, у меня очень холодный темперамент. Боюсь, что моя «куриная натура» окончательно отвратит его от моего ложа и он возьмет себе другую. Я испробовала и ароматный шоколад с тремя порциями ванили, и трюфели, и даже суп с сельдереем. Но чем сильнее действие такой диеты, тем более разбитой и бессильной я оказываюсь на следующий день. Моя огромная усталость вовсе не располагает меня предоставлять моему обожаемому повелителю все те удовольствия, на которые он вправе рассчитывать…»