Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур

– Прощу.

– Обещаешь? – он протянул руку, и Алина, придерживая завертевшуюся Таську, тоже протянула. – Скажи, чтоб мне сквозь землю провалиться, если слово нарушу.

– Чтоб мне… Леша, это же глупость.

– Это клятва. Страшная.

Пускай, если ему так хочется.

– Чтоб мне сквозь землю провалиться, если нарушу обещание.

И Леха руку выпустил, выдохнув, как показалось, с облегчением. Взрослый вот, а ведет себя по-детски. Алина почесала Таську за ухом, успокаивая и ее, и себя. Кошка ожила, завозилась, пытаясь переползти на плечо. Страшно ей в незнакомом доме.

– А она не заблудится? – поинтересовался Леха. Кошку он снял нежно, и та, не любившая панибратства, не стала отбиваться.

– Не заблудится.

Кошка переступила порог комнаты, осторожно принюхиваясь. Двигалась она медленно, на полусогнутых лапах. Вытянутая шея, подергивающийся хвост.

Охотница.

Алина фыркнула, и Таська тотчас бросилась куда-то в глубь дома, спеша найти убежище под диваном, или в углу, или еще в каком-нибудь укромном местечке.

– Вернется, – успокоила Алина Леху, который явно вознамерился кошку вернуть. Впрочем, длилось это намерение недолго…

– Леша, это ты сделал? – Алина уже знала ответ. Он бы не успел. Утром уехал с ней и был рядом неотлучно. И вернулся вот только сейчас. А тот, кто устроил из дома галерею, потратил много времени.

Дорожка черно-белых фотографий от входной двери.

На стенах. И зеркале. И страшной скульптуре, чьи штыри протыкали снимки, отчего люди на них выглядели насаженными на острия причудливых копий.

– Это же я…

Снято на улице. Алина выглядит растерянной и совершенно несчастной. Куртка мешком. Сумка… когда ее сфотографировали? И где? Задний план размыт.

А вот еще… Алина входит в магазин.

И выходит из магазина. И в магазине наклоняется к полкам, пытаясь поближе рассмотреть банки с маринованной фасолью… а вот она перед книжным замерла, медитирует на витрину.

Свадьба… пожалуй, удачный кадр, если бы не дыра в середине фотографии. Алина на ней почти красивая. Мама… и Леха, но в каком-то таком ракурсе, что лицо его выглядит искаженным, бешеным. И Алина, пожалуй, испугалась бы этого человека.

– Леша, пожалуйста, объясни, что происходит?

Он и сейчас был взбешен. Зрачки расплылись. Ноздри раздуваются. И кулаки сжал, точно собирается ударить. Но кого? Алину?

– Идем, – Леха вцепился в руку, крепко, до боли, и дернул. – Быстро.

Потянул наверх. Комнату осмотрел тщательно, даже под кровать заглянул. И шкаф тоже проверил. А потом велел:

– Сиди тут.

И прежде чем Алина успела сказать хоть что-то, запер дверь.

– Эй! – она стеснялась кричать громко, а в тихом крике не было смысла. И Алина, взяв с кровати подушку, обняла ее: так всегда думалось легче.

Под подушкой лежала фотография: черно-белый прямоугольник с зубчатым краем и вензелями понизу. Раньше такими свадебные снимки были. Строгие портреты жениха и невесты. Невесту Алина узнала стразу – в черно-белом варианте она выглядела мило. А вот лицо жениха было вырезано.

И во что ввязался этот невозможный человек?

Алина спрятала фотографию в сумку: надо поговорить с Дашкой. Конечно, Алина не собиралась совать нос в чужие дела, но выходит, что это дело ей как раз и не чужое. Кто и зачем сделал то, что сделал?

И почему Мария это позволила?

Алине совершенно не хотелось думать о том, что Марию могли и не спросить.

В голове вертелось школьное: тили-тили-тесто… жених и невеста…

Тесто упало. Невеста пропала.

Прямо как у Лехи.

Зато появилась замена. Срочная. И нелепая… горько-то как.

Фотографии заканчивались у дверей кухни. И сама эта дверь, никогда прежде не закрывавшаяся, была заперта. Леха вытащил носовой платок и, накинув на ручку, нажал. Подумалось, что пора бы и полицию вызвать, но пока еще доедут… нет, Леха сам должен со всем разобраться.

На кухне не было фотографий.

Чайник на полу. Лужа воды. И заварка рассыпалась. Фарфоровые осколки чашки. Расколотое пополам блюдце. Конфеты. Печенье размокло.

Мария лежала, скрючившись, поджав ноги к животу. Она не шевелилась и, как показалось в первую минуту, вовсе не дышала. Но Лехе удалось нащупать пульс.

Он вызвал «Скорую», а потом и на пост в поселке позвонил – вдруг там врач имеется.

Мария была легкой. Умом Леха понимал, что трогать ее опасно, но оставлять ее вот так, на полу, было неправильно. На ее голове он обнаружил корку запекшейся крови, но рана не выглядела большой…

Поселковый врач явился быстро. Он осмотрел Марию, затем разломил ампулу с нашатырем, поднес к носу и, не дождавшись реакции, нахмурился.

– От удара по голове такого не бывает, – сказал доктор. – Он не такой сильный. И ей пора бы очнуться. Разве что…

– Что?

Полиция уже в пути. И следовало бы подняться к Алине, переговорить с ней раньше, чем она побеседует с полицией. Попросить не рассказывать обо всем… обещать…

– Ее оглушили, а потом вкололи снотворное. Для подстраховки.

Марию увезли. Приехавшая полиция долго и нудно выясняла «обстоятельства», пытаясь вытащить из Лехи список украденного, но, обнаружив отсутствие факта хищения имущества, обрадовалась. И отправилась восвояси.

Нападение? Дамочка не пострадала. И надо еще убедиться, что ее действительно ударили, а не она сама грохнулась. Пол-то твердый, с плиточкой, и углов острых много. И лужа в наличии имеется. Заварила чайку, расплескала водичку и поскользнулась… а что кто-то в дом влез, так совпадение. В жизни каких только совпадений не случается. Фотографии? Поклонник, стало быть. Дело житейское. Хотел дамочке приятное сделать… дамочка небось сама знает, о ком речь, а что Лехе не говорит, так и это понятно. Ему лишнее беспокойство ни к чему.

А в семейные дела полиция не лезет.

Алина слушала их молча и на Леху смотреть избегала. А когда все убрались, сказала:

– Надо порядок навести.

– Аль…

– Что?

– Ничего.

Все неуловимо изменилось, и Таська, выползшая из укрытия с пыльным носком в зубах, вновь предпочла спрятаться. Люди не ссорились громко, но тишина, которая теперь стояла между ними, была куда страшнее крика.

Остановить Дашку Славик не решился: резкая она была. Колючая. И таких, как он, на дух не переносит, что и показывает каждым словом, каждым взглядом. Отчего сразу и злость разбирает, которой прежде никогда не было, и растерянность. Славка ведь тоже человек, не хуже прочих. Зачем на него как на мусор смотреть? И разговаривать с этакой снисходительностью.

Тоже, сыщица выискалась… он все-таки оглянулся и посмотрел Дашке вслед. К остановке пойдет и будет топтаться на ветру, дожидаясь маршрутки, а потом трястись, гордая и бедная.

Бестолковая.

А он, выходит, толковый и богатый. Только сидит, как идиот, над недоеденным пончиком.