Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур

– А я почем знаю?

Ложь проступает на Пашкином лице крупными морщинами. И Пашка понимает, что Славка не отступится.

– В Австралию она уехала. Вышла замуж и уехала. Уже давно… повезло. Небось живет и в ус себе не дует. А мы тут в грязи ковыряемся…

Потому что сами грязь. И Славка очень надеялся, что у той, неизвестной ему девчонки, и вправду все в жизни хорошо сложилось. Это было бы по справедливости.

– Когда ты Кару узнал? – Славка отступил к машине. Вопросов оставалось немного, и чутье подсказывало, что этот опустившийся, грязный человек никак не может быть тем, кого Славка ищет.

– Сразу. И она меня… шантажировать пыталась, стерва этакая… только фигу. Пашка не дурак. Доказательств у нее нет! А вот если бы я рассказал Лехе про ее выкрутасы, он бы такого не стерпел… чистоплюй хренов…

– Платила?

– Как миленькая. Я ж не помногу… я так, на жизнь. На бедность. Это ж по-божески, со старыми друзьями делиться…

И жил Пашка на эти деньги, наверняка неплохо жил. Только вот деньги закончились, а Кара исчезла, оставив бедолагу искать новый источник дохода.

Нет, Пашке невыгодно Кару убивать.

Да и все остальное как-то не увязывалось с ним. Бабочки. Цветы. И паленый коньяк в старой фляге.

Притворство? Возможно. Но Славке тяжело поверить, что этот человек – играет. Уж больно гениальной игра его получается.

– Эй, ты куда? – Пашка кинулся к машине. – А я? Я ж замерзну тут! Сволочь! Слышишь…

Славка слышал. Он выбрался на дорогу, достал телефон и набрал номер, который, оказывается, успел выучить наизусть.

– Даша, привет. Это я… извини, что бросил… нет, все нормально. Просто услышать захотелось. Сейчас разговаривал с одним… мерзко так, не представляешь. Представляешь? Думаешь, пройдет? Буду ждать. Скажи что-нибудь хорошее? Да без смысла можно, просто хорошее… ага, заяц плюшевый? Подойдет. Замечательная вещь. Тебе нравятся эклеры? Я знаю одно место… Куда идти? Только если вместе. И там вряд ли будет уютно. Давай я лучше тебя подберу… когда скажешь, тогда и подберу. Обещаю ужин и не надоедать. Повод? Да… говорю же, мерзко на душе. А с тобой если, то отпустит. Блондинку пригласить? Нет, я уже старый для блондинок… а ты ревнуешь? Точно ревнуешь! Позвони, когда освободишься. Пожалуйста.

«…дорогой Шарль. Вот еще одно письмо, которое я пишу сугубо по привычке. Не знаю, отчего, но вождение пером по бумаге действует на меня успокаивающе. И главное, что собственные мысли становятся ясны, как никогда прежде.

В кого я превратилась?

О да, ты прав, у меня есть все, что только способна пожелать женщина. Король не ограничивает меня в средствах, к недовольству весьма многих особ, а я трачу его – и государственные – деньги на наряды, украшения, кареты, лошадей, игры… забавы для него же самого. Порой сама понимаю, что следует остановиться, но не имею сил.

Почему никто не видит, сколь золото… безучастно.

Ты, верно, улыбаешься, не представляя, что я, твоя Жанна, чей холодный разум и равнодушие привлекли тебя, ныне страдаю от одиночества? А ведь именно так.

Король уже не способен любить.

Его сердце сгорело давно, а разум истощили многие заботы. И я иду той же дорогой.

Зачем мне дела государственные, которые не могут касаться женщины, тем более такой, какой я явилась в глазах советников? Но не смея перечить Ему, они позволяют куда больше, чем следовало бы. Пожалуй, власть, такая, какую имею ныне, хоть как-то согревает.

Мне хочется сделать нечто, что не позволит забыть имя Жанны, когда ее не станет. А этот час близок. Мне все сложнее удерживать внимание короля, пусть он раз за разом возвращается в мою постель, но время этих визитов становится все короче. И это не остается незамеченным. Все ждут того дня, когда меня наконец, ко всеобщей радости, поставят на место.

Ты знаешь, где мое место, Шарль?

И я не знаю.

Нет, пожалуй, будет несправедливо говорить, что меня окружают лишь враги. Есть и друзья или хотя бы те, кто себя таковыми считает. Я многим помогла. Вспомнят ли об этом? Впрочем, бедняга Кребийон вызывал у меня совершенно искреннюю жалость, он не заслужил того нищего существования, на которое его обрекла судьба. Я устроила его библиотекарем. Это ведь мелочь… такая же, как и пенсия для д’Аламбера или помощь Дидро, который в очередной раз позабыл об умеренности. И снова клянется мне, что впредь будет внимательнее… порой мне кажется, дорогой Шарль, что вся моя жизнь состоит из подобных мелочей.

Вольтер насмехается надо мной, пеняя за мнительность, и называет себя другом. «Помпадур, вы украшаете своей особой двор, Парнас и остров Гетер!» – так он мне сказал и, радуясь столь удачной фразе, теперь не устает ее повторять. Мне же становится неловко от своих подозрений. Не знаю, сколь долго продлится его дружба, когда я вынуждена буду уйти.

Руссо и вовсе обижен за то, что так и не представлен королю, но пока обиду сдерживает, понимая, что его благополучие зависит от меня же… его «Сибирский прорицатель» весьма и весьма хорош. Я думаю, что королю понравится, хотя Руссо не желает отдавать мне роль Колпена. Он, видите ли, не уверен, что я справлюсь.

Если бы он знал, как долго и какие роли мне приходилось играть!

Однако сейчас у меня появилась иная задумка… нет, не театр – та идея была весьма удачна. Мой маленький театр хорош. Он имеет все, в чем нуждается, а я могу менять обличья для короля, не испытывая при том обычных затруднений.

Но касаемо моей задумки. Я как-то писала тебе… хотя то письмо и не достигло адресата, но все же – в Париже огромное количество сирот! Эти бедные дети никому не нужны, и я понимаю, что не в состоянии помочь всем. И король желает заботиться о нуждах подданных, хотя бы тех, которые заботились о своем короле. Так я ему сказала, и он согласился, что идея неплоха.

Его Величество пожелал открыть школу, где обучались бы сыновья ветеранов и обедневших дворян, те, кто станут надежной опорой трону его и трону его сына. Осталось лишь найти деньги.

И удержать его интерес…

Не знаю, как надолго меня хватит».

И не дожидаясь, когда высохнут чернила, Жанна-Антуанетта, маркиза де Помпадур, отправила письмо в огонь.

Тот разговор в парке закончился ничем. Ланселот признался, что ни о каком маньяке не слышал. И вообще не отдает себе отчета в том, какие сложности встречаются в работе женщин первой древнейшей профессии. Кара, усмехнувшись, обозвала его чистоплюем.

Он оскорбился.

Она извинилась.

Новая игра, отличная от всех предыдущих, где Ланселоту отводилась роль молчаливого рыцаря у ног своей королевы, захватила его. Теперь все было взаимно. Кара зависела от него настолько же, насколько он сам зависел от Кары.