Лайза Баллантайн - Виновный

Дэниел поднял бабочку повыше, чтобы рассмотреть. Он помнил, как впервые стоял у Минни на кухне, тыча ей в лицо ножом, и ее твердый, бесстрашный взгляд. Именно это качество было первым, что ему в ней понравилось: бесстрашие.

Мысли Дэниела вернулись к Себастьяну. Было любопытно, что такого мальчик в нем увидел, почему именно его потребовал себе в адвокаты. Дэниел еще раз погладил бабочку большим пальцем и осторожно поставил на журнальный столик.

— Посмотри! — Дэниел помахал Минни со двора. — Я его кормлю!

Козел Гектор хрумкал протянутой ему морковкой. Дэниел жил у Минни уже почти год, испытывая непривычное спокойствие на слякотном дворе и захламленной кухне. Ему нравились его обязанности и животные, за которыми он ухаживал, хотя Гектор только недавно начал подпускать его к себе.

Минни постучала в окно:

— Осторожнее! Он коварный.

В маленькой школе Брамптона дела у Дэниела тоже наладились. Несколько раз его наказывали, заставляя переписывать строчки из учебника, и один раз выпороли [18] Телесные наказания в английских школах были официально отменены в 1986 году. — за то, что он перевернул парту, — но у него была золотая медаль за успехи в английском и серебряная за математику. Минни разбиралась в математике и с удовольствием помогала ему с домашним заданием. Учительница, миловидная мисс Прингл, хорошо к нему относилась, и еще он играл в футбольной команде.

Минни снова забарабанила по стеклу:

— Береги пальцы!

Зазвонил телефон, и она исчезла.

Был май, и по высокой траве вокруг дома рассыпались лютики с маргаритками. С цветка на цветок бездумно порхали бабочки, и Денни наблюдал за ними, а морковка тем временем укорачивалась. Как только огрызок стал слишком коротким, мальчик отдернул руку, помня слова Минни. Гектор наклонил голову и прикончил морковку вместе с ботвой. Денни осторожно погладил теплую козлиную шерсть, убирая пальцы и делая шаг назад всякий раз, когда козел опускал рога.

— Потом я дам тебе еще одну, — сказал Денни.

Он научился ладить с Минни. По выходным они развлекались. Однажды, вернувшись с рынка, они построили в гостиной палатку из складного стола и нескольких простыней. Минни принесла свою шкатулку с украшениями для сокровищницы, и они вместе заползли внутрь, притворяясь богатыми бедуинами. На ужин она пожарила рыбные палочки, их они съели в палатке прямо руками, макая в кетчуп.

В другой раз они играли в пиратов, и она заставила Денни идти по доске с завязанными глазами — за доску сошла стоявшая в гостиной скамейка для ног. Ему нравился смех Минни, который всегда начинался с трех громких бумканий, переходивших в гогот и хихиканье, — и все это продолжалось несколько минут. Ему становилось смешно, даже когда он просто смотрел, как она смеется.

В прошлые выходные они отделывали его комнату, и Минни позволила ему самостоятельно выбрать цвет. Он остановился на бледно-голубом для стен и ярко-синем для двери и плинтуса. Еще она разрешила помогать ей с ремонтом, и они провели все выходные под радио, отдирая обои с розочками и перекрашивая стены.

Входная дверь в дом со стуком распахнулась, и на пороге дома появилась Минни, приложив ладонь козырьком ко лбу.

— Что случилось? — спросил Дэниел.

Он научился читать ее лицо. Она часто хмурилась, когда вроде бы была совершенно счастлива, занимаясь своими делами. Когда же она беспокоилась или злилась, хмурый взгляд исчезал, а уголки губ едва заметно опускались вниз.

— Заходи, лапушка, заходи. Только что звонила Триша. Она сейчас за тобой приедет.

Хотя дул по-летнему теплый ветерок и Дэниел вспотел, занимаясь послеобеденной работой, его вдруг пробрал холод. Солнце по-прежнему стояло высоко в пронзительно-синем небе, но для Дэниела по двору поползли тени, словно отброшенные его воспоминаниями, закрывая резвящихся на цветочных бутонах бабочек.

Он снова положил руку на спину Гектора, и старый козел шарахнулся прочь по засохшей грязи двора, растянув веревку во всю длину.

— Нет, я не поеду. Я не хочу уезжать… я…

— Придержи-ка лошадей. Она никуда тебя не забирает, просто тебе назначено свидание с мамой…

Минни стояла в дверном проеме, сцепив пальцы в замок. Она посмотрела на Дэниела, плотно сжав губы.

Для Дэниела воздух вдруг наполнился звуками: жужжанием пчел и квохтаньем кур. Он на несколько секунд зажал уши ладонями. Минни подошла к нему, но он увернулся и вбежал в дом. Она обнаружила его сжавшимся в комок за пианино в гостиной, куда он всегда залезал, когда чувствовал что-то подобное. Теперь это случалось все реже.

Он смотрел, как приближаются ее ноги, толстые, в грязных тапках, а потом, когда она села в кресло рядом с пианино, появились и лодыжки.

— Ты не обязан ехать, лапушка, никто тебя не заставляет, но, по-моему, лучше все-таки съездить. Я знаю, что это выбивает тебя из колеи. Вы ведь давно уже не виделись?

Дэниел заерзал и несильно пнул пианино, которое издало гулкий стон, будто его ранили. Он принюхался. Из своего укрытия он смог разобрать запах не покрытого лаком дерева и глубоко им затянулся. Запах его утешил.

— Поди сюда, — позвала Минни.

Обычно Дэниел не выходил. Он оставался в своем убежище, и она ждала либо рядом, если он поднимал шум, либо в соседней комнате, если он вел себя тихо. На этот раз, не желая, чтобы она ушла, он встал и сел на подлокотник кресла. Минни прижала его к себе. Ему нравилось, что она такая большая. Его мать всегда казалась ему хрупкой, даже когда он был совсем маленьким. Когда она крепко обнимала его, ее кости больно впивались в него иголками.

Дэниел почувствовал на макушке мягкий круглый подбородок Минни.

— По-моему, с тобой просто хотят о чем-то поговорить, — сказала она. — Когда ты вернешься, я сделаю на ужин жаркое. Куплю все, пока тебя не будет. Воскресное жаркое в субботу, специально для тебя, хочешь?

— С йоркширским пудингом?

— Ну конечно, и с подливкой, и с морковью, которую ты сам вырастил. Такая сладкая получилась. У тебя легкая рука. — Она ослабила объятия. — А теперь иди приведи себя в порядок. Триша скоро приедет.

Когда Триша повела его к машине, Дэниел оглянулся на Минни. Он был одет в клетчатую рубашку с коротким рукавом и джинсы. В животе нарастало знакомое ощущение, словно из него вынули внутренности и заменили клочками мятой бумаги или сухими листьями. Он был полон невесомой пустоты. Дэниел надел мамину цепочку и теребил ее между пальцами, садясь в машину рядом с социальным работником.

— Денни, твои дела пошли на поправку, — сказала Триша. — Так держать.

— Я переезжаю к маме? — спросил он, выглядывая из окна, как будто обращался к проезжающим машинам.

— Нет.