Лайза Баллантайн - Виновный

— После предварительного слушания до самого суда будет период ожидания. Я хочу, чтобы ты знал, что и ты сам, и твои родители все это время сможете встречаться со мной и советоваться, если у вас будут вопросы.

— Круто, — сказал мальчик. — Но… когда будет суд?

— Не раньше чем через несколько месяцев, Себ. До суда у нас будет много работы, но обещаю, что мы свозим тебя посмотреть на зал заседаний перед тем, как начнется процесс.

— Не-е-е-ет, — взвыл Себастьян, ударяя по столу ладонью. — Я хочу, чтобы он был раньше. Я не хочу здесь оставаться!

Шарлотта выпрямилась и резко вдохнула, словно ей плеснули в лицо водой.

— Спокойно, милый, спокойно.

Ее пальцы запорхали над волосами сына.

Глаза у Себастьяна были на мокром месте.

— Слушай, Себ, у меня идея, — сказал Дэниел. — Как насчет того, чтобы я сходил за сэндвичами?

— Я принесу, — вызвалась Шарлотта, вскочив на ноги.

Когда она потянулась за сумкой, Дэниел заметил у нее на запястье фиолетовый синяк.

— Мне все равно нужно глотнуть воздуха, — пояснила она. — Я быстро.

Дверь с тяжелым щелчком затворилась. Себастьян резко встал и принялся ходить по комнате. Он был худеньким, с тонкими запястьями и выпирающими локтями. Дэниел подумал, что даже если не принимать во внимание ничего остального, то для такого зверского убийства мальчик физически слишком слаб.

— Себ, в тот день в парке с тобой говорил еще кто-нибудь, кроме того человека, который крикнул вам прекратить драку?

Стулья были прикручены к полу, поэтому Дэниелу пришлось встать, чтобы повернуться лицом к Себастьяну. Мальчик был ему чуть выше талии. Бен Стокс был на три года младше Себастьяна, но всего на два дюйма ниже.

Не глядя на Дэниела, Себастьян пожал плечами и покачал головой. Он прислонился к стене, изучая свои ногти, а потом принялся попеременно соединять большой и указательный пальцы разных рук, изображая приключения паучка Инси-Винси из детской песенки.

— Ты не видел в парке никого странного? — спросил Дэниел. — Кто-нибудь смотрел, как вы играете?

Себастьян снова пожал плечами и сказал:

— Вы знаете, почему она сегодня в этом свитере?

Он поднял ладони к лицу, сомкнув указательные и большие пальцы, и посмотрел на Дэниела сквозь получившийся прямоугольник.

— Ты говоришь о маме?

— Да, если она надевает этот свитер, это значит, что у нее на шее синяки.

Мальчик по-прежнему смотрел на адвоката через рамку из пальцев.

— Синяки? — переспросил Дэниел.

Тогда Себастьян положил руки себе на горло и принялся сжимать его, пока у него не покраснело лицо.

— Себ, прекрати.

Дэниел мягко потянул мальчика за локоть.

Себастьян с хохотом откинулся к стене и спросил:

— Испугались?

Он улыбнулся так широко, что Дэниел увидел у него во рту брешь на месте выпавшего молочного зуба.

— Я не хочу, чтобы ты себе навредил, — сказал Дэниел.

— Нет, я просто решил вам показать.

Мальчик вернулся за стол. Вид у него был уставший и задумчивый.

— Иногда, — сказал Себ, — когда она его раздражает, он сжимает ей горло. От этого можно умереть, вы знаете? Если сжать слишком сильно.

— Ты говоришь про маму и папу?

Послышался лязг отпираемого замка. Себастьян перегнулся через стол, прикрыл рот рукой и прошептал:

— Если вы оттянете воротник ее свитера, то увидите сами.

Шарлотта принесла сэндвичи, и, пока она распаковывала еду и напитки, Дэниел поймал себя на том, что рассматривает ее пристальнее, чем обычно. Он посмотрел на Себастьяна, который выбирал сэндвич, и вспомнил его слова: «Лучше, когда я дома». Дэниела вдруг снова охватило сочувствие к мальчику. Он помнил собственную мать и мужские лапищи на ее горле. Он помнил, в каком был отчаянии, когда его оторвали от нее и он не мог ее защитить. Это толкало его на ужасные поступки.

Рано утром Дэниел пошел в курятник.

Ударили первые осенние заморозки, и пальцы у него сводило от холода. Он сонно вдохнул запах помета — охлажденный морозом, но согретый перьями и соломой. Минни спала. Когда он спускался по лестнице, до него донесся ее храп, заглушавший звук будильника. В гостиной на пианино валялся опрокинутый стакан. Его содержимое засохло на дереве белым пятном, как большой волдырь.

Она спала как бревно, а он был на улице, аккуратно выполняя свою работу. Его охватило странное чувство — обездоленности, одиночества, жестокости. Он был словно сокол, которого однажды увидел по дороге в школу: устроившись на столбе, тот сосредоточенно рвал на части мышь-полевку.

Дэниел не знал, где его мать. Ему казалось, что ее у него украли.

Он взял теплое коричневое яйцо и уже почти собирался положить его в картонный поднос, который Минни, как обычно, оставила для него на кухонном столе. Ладонью Дэниел чувствовал твердость скорлупы. Ладонь знала, что яйцо беззащитно, что внутри прячется желток — замерший в развитии цыпленок.

Не желая ничего плохого, а только для того, чтобы почувствовать острые края раздавленной скорлупы и растекающийся белок, Дэниел надавил на яйцо, и оно лопнуло. Желток потек по его пальцам, будто кровь.

Внезапно в затылке и пояснице полыхнул жар. Одно за другим Дэниел брал яйца и давил их. С кончиков пальцев закапали на солому прозрачные следы его маленького преступления.

Словно протестуя, куры гневно закудахтали и бросились врассыпную. Дэниел пнул одну из них, но она взлетела перед его лицом, бешено хлопая рыжими крыльями. С пальцами, липкими от яиц, Дэниел бросился к курице, придавил ее к земле и улыбнулся, видя, как она забилась под его весом. Присев на колени, он наблюдал, как птица клохтала и спотыкалась, нарезая круги и волоча сломанное крыло. Ее клюв страдальчески открывался и закрывался.

Дэниел подождал секунду, тяжело дыша. Вдруг от пронзительного куриного крика волоски у него на руках встали дыбом. Медленно и методично, как он обычно сворачивал носки, Дэниел попытался оторвать у курицы крыло. В конце концов распахнутый клюв с исступленно высунутым языком привели его в полное смятение, и он сломал ей шею. Навалился на курицу и потянул за голову, отрывая от тела.

Жертва затихла, глаза-бусинки налились кровью.

Выходя из загона, Дэниел споткнулся. Он упал на локти и коснулся лицом руки, испачканной в куриной крови. Поднявшись, он зашагал в дом с окровавленной щекой и налипшими на кроссовки и ладони перьями убитой птицы.

Когда он вошел в дом, Минни уже проснулась и наполняла чайник. Она стояла к нему спиной, грязный халат свисал до лодыжек. Работало радио, и она напевала в такт звучавшей песенке. Первой мыслью Дэниела было промчаться вверх по лестнице в ванную, но его будто пригвоздило к полу. Ему хотелось, чтобы она повернулась и увидела его замаранным в собственной жестокости.