Лайза Баллантайн - Виновный

— Позвольте остановить вас на этой фразе, мистер Рэнкин. «Кто-то немного крупнее». «Кто-то немного крупнее». Вы уверены в том, что это был подсудимый?

— Да, я уже видел его раньше, в тот же день.

— Мистер Рэнкин, я напоминаю вам, что вы находитесь под присягой. Вы уже видели Себастьяна в тот день, но видели ли вы, как он дрался на игровой площадке несколько часов спустя? Стороны обвинения и защиты согласны, что нет никаких видеозаписей этой второй драки. Нам известно, что вы были без очков и что вы находились на противоположной стороне дороги и смотрели на мальчиков сквозь кусты и ограждение площадки. Я настаиваю на том, что вы приняли увиденного вами человека за моего клиента, которого уже видели ранее в тот же день…

Судья Бэрон наклонился вперед и спросил:

— Мисс Кларк, нам еще долго ждать вопроса к свидетелю?

— Нет, милорд.

— Счастлив это слышать, — откликнулся судья, опустив уголки губ.

— Мистер Рэнкин, разве не правда, что у вас не было никакой возможности опознать моего клиента с указанного расстояния, особенно принимая во внимание вашу близорукость?

— Я подумал, что это был тот же самый мальчик, которого я видел раньше.

— В самом деле? Как понимать ваше описание человека, который якобы нападал на погибшего, как «более крупного»? Вы имели в виду, что нападавший был выше или больше весом, чем жертва?

— Я подумал, что это был мальчик, которого я видел раньше. — Рэнкин запнулся. Он выглядел сбитым с толку и теребил мочку уха. — Он был ощутимо выше и совсем чуть-чуть крупнее, чем малыш…

— «Ощутимо выше и крупнее»? Мы приобщили к материалам дела рост и вес жертвы, Бенджамена Стокса, которые составляют четыре фута один дюйм и шестьдесят два фунта соответственно. Во время предварительного задержания рост подзащитного составлял четыре фута три дюйма, а вес — шестьдесят пять фунтов. Я настаиваю на том, что мальчики были практически одинакового роста и веса и ни один из них не был «ощутимо выше и крупнее» другого. Я настаиваю на том, мистер Рэнкин, что тот, кого вы видели ближе к вечеру в тот же день, был не Себастьян Кролл, виденный вами ранее, а совершенно другой человек. Может ли быть так?

— Э-э-э, тогда я был уверен…

— Мистер Рэнкин, вы находитесь под присягой. Нам известно о ваших проблемах со зрением, и нам известно расстояние, на котором вы находились от двух людей, которых, как вы заявляете, вы видели в тот день в три или четыре часа пополудни. Не могло быть так, что вы видели с жертвой кого-то другого, возможно даже взрослого?

— Да, — наконец выговорил Рэнкин, сникнув в свидетельской ложе под тяжестью своего признания. — Это возможно.

— Благодарю вас.

Ирен собиралась сесть, но свидетель продолжал стоять, качая головой.

— Я был бы рад ошибаться, — сказал он. — Если я никогда его не видел, то и не мог предотвратить того, что случилось. Я рад, что ошибся.

— Спасибо, больше вопросов нет, милорд. — Садясь, Ирен расправила мантию.

— Ирен — хороший барристер, — прошептал Себастьян Дэниелу, когда присяжных отпустили и его вот-вот должны были увести в камеру. — Он никогда не видел меня на площадке. Он видел кого-то другого.

Дэниела пробрала дрожь. Он взял Себастьяна за плечо и передал его конвоиру. Он был уверен, что мальчик полностью понимает все происходящее.

Выходя из зала, Ирен вопросительно взглянула на Дэниела.

Дэниел проработал в офисе допоздна и вернулся домой в Боу только в девятом часу вечера. Он закрыл дверь квартиры и прислонился лбом к косяку. Дома стоял нежилой запах. Дэниел включил отопление и налил себе чашку чая, переоделся из делового костюма в джинсы и футболку и загрузил стиральную машину.

Он позвонил Каннингему, поверенному Минни, чтобы узнать, как продвигается продажа дома, но телефон стоял на автоответчике.

Вдруг раздался стук в дверь. Дэниел решил, что это кто-то из соседей, ведь чтобы зайти с улицы, нужно было позвонить в домофон. Он открыл дверь и увидел низенького, полного человека с айфоном в руке, поднятым на манер микрофона.

— Вам помочь? — нахмурился Дэниел, зацепив двумя пальцами задний карман джинсов.

— Вы Дэниел Хантер, адвокат убийцы из Эйнджела. Я подумал, что вы не откажетесь со мной побеседовать. Я — из «Мейл».

Дэниел почувствовал, как по мышцам током пробежал горячий заряд гнева. С коротким смешком он шагнул на порог:

— Да как вы смеете… Как вы меня нашли?..

— По избирательному списку, — ответил мужчина бесцветным тоном.

Рубашка у него была мятая, пальцы — в никотиновых пятнах.

— Сейчас же убирайтесь из моего дома, или я вызову полицию.

— Мы на общественной лестничной клетке…

— Это моя лестничная клетка, убирайтесь. — Дэниел сказал это так громко, что по коридору прокатилось эхо. Он уловил в собственном голосе акцент северянина. Его акцент всегда усиливался от злости.

— Мы все равно пишем о вас статью. Для вас же лучше поучаствовать, — возразил журналист тем же бесцветным тоном и отвел взгляд, чтобы коснуться телефона и, как решил Дэниел, записать их разговор.

Этот жест подействовал на Дэниела как толчок. С тех пор как он кого-нибудь бил или вообще проявлял физическую агрессию, прошло много лет. Он схватил мужчину за воротник и припечатал к стене лестничной клетки. Телефон крякнул о землю.

— Мне еще раз повторить?

Дэниел наклонился к журналисту вплотную. От того пахло мокрым плащом и ментоловой жвачкой.

Мужчина вырвался из захвата, торопливо нагнулся поднять телефон и почти скатился по ступенькам к выходу. Дэниел подождал на площадке, пока не услышал, как хлопнула дверь. В квартире он зашагал взад-вперед по коридору, проводя пятерней по волосам. Потом с размаху шлепнул по стене ладонью.

Он вошел в гостиную, беззвучно сыпля ругательствами. На каминной полке стояло фото Минни, и он представил, что бы она ему сейчас сказала: «И зачем такому умному парню, как ты, кулаками махать?» Он невольно улыбнулся и попытался представить, как она приезжает к нему в гости: тяжело взбирается по лестнице, спрашивает, почему он не подыскал жилье на первом этаже. Она бы приготовила поесть, и они бы сели пить джин и смеяться над своими давними размолвками.

Но она умерла, и теперь он никогда не узнает, каково было бы быть с ней взрослым. Она приняла его к себе ребенком, и покинул он ее тоже ребенком, пусть подросшим, но все же ребенком, обозленным и разочарованным. Он упустил возможность выпить с ней джина и выслушать ее историю — на равных, а не просто с той, кто его спас. Именно об этом он теперь жалел больше всего, о том, что он так никогда и не узнал ее по-настоящему.

Дэниел встал и пошел на кухню в поисках джина. Он держал алкоголь в кухонном шкафу в коробке. Там было полно добра, оставшегося от вечеринок: мадера, «Адвокат», «Малибу», — к которому Дэниел почти не притрагивался. Он снял коробку с полки и принялся рыться в ней, пока не нашел наполовину полную бутылку «Бомбейского сапфира». Минни бы никогда не купила такую дорогую марку, но Дэниел позаботился сделать все так, как ей понравилось бы: высокий бокал, сначала лед, потом выжатый лимон (когда у нее были лимоны). Он был уверен, что она начинала со льда, чтобы притвориться, что порция меньше, чем казалось на самом деле. Надо льдом, джином и лимоном зашипел тоник, и Дэниел помешал напиток черенком вилки. Он выпил его маленькими глотками прямо на кухне, вспоминая розовый кулак Минни с зажатым в нем бокалом и искорки в глазах.