Лайза Баллантайн - Виновный

— Как вы, Мин? — поздоровалась Кэрол-Энн.

Минни встала и направилась к ним, отряхивая землю с рук о юбку.

— Как все прошло?

— Нормально, — ответил Денни, придерживая дверь, чтобы Блиц мог пройти внутрь. — На следующей неделе еще пять.

— Но с этими все в порядке? — настаивала Минни, взяв Блица за загривок, чтобы тот не обнюхивал Кэрол-Энн. — Ты уверен, что…

— Кто знает.

Дэниел теперь был выше ее, но даже притом, что ей в разговоре приходилось смотреть на него снизу вверх, он все равно чувствовал себя маленьким.

— Все прошло нормально, — сказал он. — Скоро узнаем.

— Нормально — это уже хорошо. Кэрол-Энн, ты ведь останешься на ужин, да, милая? Сегодня пятница, я купила рыбу.

— Ага, — ответила та. — Было бы здорово, Мин.

Парочка развалилась на траве, болтая и дразня друг друга, а Минни снова занялась цветами. Дэниел успел переодеться после школы. Он принялся щекотать Кэрол-Энн, та завизжала, и Минни с улыбкой на них посматривала. Кэрол-Энн перевернулась и забросила на Дэниела ногу. Потом нагнулась над ним, придавив запястьями к траве.

— Пленных берешь?

— Беру, — ответила она, пытаясь пощекотать его, пока он прижимал руки к бокам и отбивал ее ладони.

Над лицом Дэниела зависла белая бабочка, бессмысленная и очаровательная. Он наблюдал за ее нервным полетом.

— Замри! — вдруг вскрикнула Кэрол-Энн. — Она у тебя в волосах. Я хочу ее поймать. Будет тебе подарок.

Дэниел замер, наблюдая, как Кэрол-Энн протянула руки над его головой и накрыла бабочку ладонями.

— Хватит! — раздался окрик: над ними стояла разгневанная Минни.

Дэниел растерялся. Он приподнялся на локтях, а Кэрол-Энн, все еще сидя на нем верхом, с пойманной бабочкой, обернулась.

— Отпусти ее сейчас же, — приказала Минни.

Кэрол-Энн раскрыла ладони и, вставая, дотронулась до плеча Минни.

— Извините, Мин, я не хотела вас расстроить.

— Ты тоже меня извини, — сказала Минни, отворачиваясь и держась за лоб. — Просто когда берешь их в руки, то стряхиваешь у них с крыльев пыльцу. А без нее они не могут летать и умирают.

Кэрол-Энн обваляла пикшу в сухарях, а Дэниел нарезал картошку крупными брусками, бросил в проволочную сетку и опустил во фритюрницу. Минни покормила скотину, и все уселись за кухонный стол, расчистив место для трех тарелок посреди старых газет и банок со спагетти. Дэниелу только что исполнилось шестнадцать.

Кэрол-Энн оставалась на ужин два-три раза в неделю. Настала пора экзаменов за среднюю школу, и Минни неделями не находила себе места: то спрашивала, не нужно ли ему заниматься, когда он шел играть в футбол, то покупала ему новый письменный стол, то советовала подольше лежать в ванне, чтобы расслабиться, и пораньше ложиться спать.

— Ты не понимаешь этого и не чувствуешь, — повторяла она, кусая верхнюю губу, — но сейчас очень важное время. Ты стоишь на пороге между старой жизнью и новой. Мне все равно, чем ты займешься, но я хочу, чтобы ты поступил в университет. Я хочу, чтобы у тебя был выбор. Я хочу, чтобы ты увидел, чего можешь достичь.

Она помогала ему с биологией и химией и уговаривала есть побольше, чтобы хорошо питать мозг.

— Вкуснятина какая, Минни, — заявила Кэрол-Энн, выдавливая кетчуп на край тарелки.

Блиц напряженно наблюдал за ними с нитью слюны, свисавшей из пасти до самого пола.

— Тогда доедай, лапушка, — сказала Минни девушке и протянула брусок картошки Блицу, который жадно выхватил его.

Дэниел ел, положив левый локоть на стол, а пальцы правой руки запустив в волосы.

— Значит, как я понимаю, ты говоришь, что все прошло нормально. Не было вопросов, на которые ты не мог ответить, и у тебя хватило времени, чтобы все проверить до того, как сдать работу?

— Ага, все прошло отлично, — ответил он с набитым ртом, поддевая вилкой свежие кусочки рыбы.

— Что-то не так, лапушка? — забеспокоилась она и откинула волосы с его глаз.

Он выпрямился и осторожно отстранился от нее. Ему не нравилось, когда она так трогала его в присутствии друзей. Если бы они были одни, он бы не имел ничего против.

— Я же сказал, что все прошло отлично. — Он не повысил голос, но на этот раз посмотрел ей в глаза.

— Не смотри на меня так, мал еще. — Минни подняла взгляд на Кэрол-Энн. — Я же только спросила.

Она вызывающе улыбнулась и скормила собаке еще один кусочек.

Позже, когда Кэрол-Энн ушла домой, Дэниел достал учебники и сел за большой дубовый письменный стол, которой специально для него купила Минни. Она принесла ему перекусить перед сном: горячий шоколад и домашние булочки с патокой, намазанные толстым слоем масла.

— Не сиди слишком долго, лапушка, — сказала она, потерев ему спину между лопатками, — а то перетрудишься.

— Все нормально.

— Тебе налить ванну? Помокни хорошенько, а потом спускайся ко мне поболтать.

— Хорошо.

— Я знаю, ты сегодня все написал на «отлично».

— Откуда тебе знать?

— Знаю, и все. Мое ирландское шестое чувство. Для тебя это будет начало чего-то прекрасного. В детстве тебе пришлось нелегко, но теперь ты нашел свой путь. — Она сжала кулак и с улыбкой махнула им у лица. — Так и вижу тебя в элегантном костюме. Может быть, ты будешь жить в Лондоне, а может, в Париже и зарабатывать большие деньги. А я буду приезжать к тебе в гости… ты угостишь меня обедом?

— Ага, конечно. Обед так обед, все, что пожелаешь.

Минни откинула голову и засмеялась. Ему нравился ее смех. Он словно пузырьками поднимался из ее утробы. Она положила руку на стол, чтобы удержать равновесие.

— Вот выдумщик, а? Но смотри, слово придется держать.

Она снова откинула с его лица волосы и влажно поцеловала в лоб. Он улыбнулся, отстраняясь от нее.

— Твоя ванна будет готова через десять минут. Постарайся прийти сразу, а то остынет.

Дэниел слушал, как Минни идет вниз по лестнице, а половицы с перилами протестуют против ее веса. Блиц гавкнул разок, когда она уже почти спустилась, раздраженный, что его так надолго оставили в одиночестве. Вот скрипнула, закрываясь, дверь в гостиную, и глухо забормотал телевизор, пробиваясь звуком сквозь толщу пола. Снаружи было еще светло, и ранние летние пташки порхали с ветки на ветку. Какая-то часть Дэниела по-прежнему была здесь чужой, его тянуло в город, наполненный недоверием и непритязательной свободой. Но в то же время с Минни он чувствовал себя дома.

Прошло три года с тех пор, как она его усыновила, и он ощущал себя по-другому. Он видел, что о нем заботятся. И пожалуй, это было для него самым странным. Когда он перестал бороться с Минни, она просто утопила его в опеке и внимании. Даже когда она смущала его, целуя на глазах Кэрол-Энн или расхваливая перед соседками по прилавкам на рынке, он чувствовал ее тепло. Она говорила ему, что любит его, и он ей верил.