Лайза Баллантайн - Виновный

Ему нужно было готовиться к экзамену, но уже на следующее утро он сел в поезд до Ньюкасла. В этом возвращении была странная радость. Когда поезд подходил к перрону, Дэниел посмотрел на север в сторону района Коугейт. Он по-прежнему знал этот город как свои пять пальцев. Здесь он ходил по-другому: опустив голову и сунув руки в карманы, но инстинкт подсказывал ему направление. Он не бывал в Ньюкасле с того дня, как Минни его усыновила. Его переполняло восхитительное противоречивое возбуждение, словно он нарушил границу частных владений — собственного дома.

Дэниел не знал, где находится отдел записей актов гражданского состояния, но ему подсказали в Центральной библиотеке: на Суррей-стрит, и он прямиком направился туда. Он заранее записал полное имя матери и дату рождения, положившись на свою память.

Нужный ему отдел располагался в викторианском здании из бледного необожженного песчаника, смиренно накинувшем на плечи плащ из вековой сажи. В отнюдь не блиставших чистотой коридорах было по-казенному пусто. Направляясь к стойке, Дэниел чувствовал легкую скованность. Это напомнило ему первое посещение университетской библиотеки, его первый семинар, еще до того, как он понял, что на самом деле знает достаточно и у него есть право там находиться. На нем была футболка с длинным рукавом и джинсы. Он остановился на ступеньках, чтобы пригладить волосы, которые чересчур отросли спереди и начинали лезть в глаза. Войдя внутрь, он отправился в туалет, где сначала заправил футболку в джинсы, а потом снова ее вытащил. Стоя в очереди, он пытался понять, почему так нервничает: то ли потому, что собирался выведывать об умершей, то ли потому, что она его покинула.

Она его покинула.

Когда подошла его очередь, Дэниел шагнул к стойке и внезапно почувствовал себя отвергнутым, брошенным. Он вспомнил, как длинные ногти матери нервно — тук, тук, тук — отстукивали по столу.

— Слушаю вас?

Регистраторша была совсем молоденькой. Она наклонилась над столом, опираясь на локти, и улыбнулась Дэниелу.

— Да, я хотел бы получить копию свидетельства о смерти своей матери.

Пришлось заполнить бланки и подождать, но потом ему выдали свидетельство, вложенное в белый конверт. Он поблагодарил регистраторшу и ушел, не отважившись вскрыть конверт, пока не оказался на улице. Но даже там ему что-то мешало, возможно толчки спешивших мимо прохожих.

Он проскользнул в старомодное кафе на углу Пинстон-стрит и заказал кофе и круассан с беконом. В зале сидел толстяк с багровыми щеками, поглощавший запеканку с бобами, и две женщины с одинаковыми прическами — короткими обесцвеченными волосами, торчавшими в разные стороны, — курившие одну сигарету на двоих.

Дэниел осторожно развернул сложенный лист бумаги. Во рту чувствовался привкус дыма от сигареты соседок по кафе. Он не понимал, почему так колотится сердце. Он знал, что мать умерла, и догадывался как, но его не оставляло ощущение, что сейчас он откроет какую-то тайну. Текст плясал у него перед глазами. Пальцы дрожали, и бумага тоже.

Мать действительно умерла от передозировки, Минни была права. Дэниел уставился на документ, представляя, как из материнской руки гордо торчит шприц, синий резиновый жгут распускается и одна рука сталкивает другую в пропасть.

Взгляд пробегал по датам, снова и снова: родилась в пятьдесят шестом, умерла в девяносто третьем, в возрасте тридцати семи лет.

Дэниел положил круассан, оставил кофе недопитым и бросился обратно в канцелярию, где пронесся по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, потому что отдел должен был вот-вот закрыться на обед. Он протолкался к стойке.

Молодая женщина, которая выдала ему свидетельство, уже уходила.

— Извините, — сказала она, — мы закрываемся на обед. Вы можете прийти попозже?

— Я просто хотел спросить… один вопрос, только один, клянусь.

— У меня будут неприятности, — улыбнулась она и вернулась к столу.

В ее глазах плясали искорки.

Дэниел изо всех сил подыгрывал ей, хотя с трудом сдерживался, чтобы ее не тряхнуть.

— Большое спасибо, — поблагодарил он, — вы меня очень выручили…

Регистраторша хлопнула ресницами.

— Я просто хотел проверить… смотрите, в свидетельстве написано «девяносто третий», но мама умерла самое позднее в восемьдесят восьмом!

— Правда? Странно.

— А вы не могли ошибиться? — спросил он.

Глаза Дэниела были в панике расширены, но он все равно пытался расслабиться перед девушкой.

— Нет, — ответила она, — то есть… это официальное свидетельство о смерти. Вы уверены, что она умерла в восемьдесят восьмом?

— Да… Нет.

— Ну, тогда думаю, все правильно.

— Как мне узнать про памятную табличку?

— Вам нужно в муниципальный совет.

Девушка улыбнулась, поджав губы в знак извинения. Дэниел повернулся и вышел. Когда он оказался на улице, свидетельство было скомкано у него в кулаке, хотя он вовсе не хотел его портить.

Дэниел ждал, пока откроется приемная. Бурчащий живот сводило спазмами, но он не обращал на это внимания. Просидев десять минут на ступеньках, он обошел вокруг квартала, вернулся и трижды перечитал вывеску, гласившую, что с часу до двух учреждение закрыто.

Когда оно открылось, Дэниела направили в отдел ритуальных услуг, где ему пришлось ждать еще двадцать минут, несмотря на то что в очереди он был первым.

— Я хочу выяснить, есть ли у моей матери памятная табличка. Насколько я знаю, мать была кремирована… У меня есть ее свидетельство о смерти.

— Ее имя?

Дэниел ждал на пластмассовом стуле, мышцы его живота сжались до боли в диафрагме. Университет был позабыт. Его больше ничего не интересовало.

Он ожидал, что от него потребуется заполнить еще несколько форм, показать удостоверение личности или заплатить.

Женщина вернулась через несколько минут. Имя его матери не значилось ни в одном кремационном списке. Она проверила дважды и обнаружила, что его мать похоронена на кладбище на Джесмонд-роуд.

Дэниелу показалось, что он ее поблагодарил, но тут услышал, как она громко спрашивает, все ли у него в порядке. Он стоял, держась за стол, зажав в кулаке скомканное свидетельство о смерти.

Найти кладбище оказалось легко. В последний момент Дэниел купил гвоздики и теперь нес их завернутыми в пакет, головками к земле.

Вход встал перед ним на дыбы: арка из красного песчаника, одновременно красивая и жуткая. Он на секунду задержался снаружи, пиная по дорожке мелкие камешки. Красная арка затягивала, и стоило ему войти, как его тут же властно повело дальше. Он не знал, где лежит мать и получится ли ее найти, но, как только он вошел внутрь, его придавило мрачным спокойствием. Его сердце молчало. Он шел от могилы к могиле в поисках ее имени. Искал методично, внимательно, без разочарования, когда проходил очередной ряд могил, не обнаружив нужной надписи, и без преждевременной радости, когда находил могилы с похожими именами.