Зарубежный детектив 1979

— Мой дорогой хамба-лама, мудрейший и достойнейший из всех настоятелей, каких я когда-либо знал, воспользуйтесь моим советом и поучитесь у этого молодого человека, — он кивком указал на Балдана, — стрелять из нагана, который я желаю вам подарить. — И он вытащил из своей переметной сумы наган с серебряным украшением на рукояти. — Держите. Теперь вы его хозяин. Не пренебрегайте моим советом научиться стрелять.

Хамба, никогда прежде не державший в руках ничего, кроме четок, испугался и обрадовался одновременно. Приняв подарок церемонно, двумя руками, настоятель пожелал перерожденцу быть удостоенным всех милостей бурхана.

— Пусть сей монастырь Святого Лузана станет нашим глав­ным штабом, священным очагом нашей организации!

Задав Балдану несколько вопросов, касающихся японской разведки, и получив приятные, обнаденсивающие ответы, Довчин засмеялся и похвалил его действия.

- Да, совсем забыл. Как поживает тайджи Дамиран? Навер­ное, совсем спился? Смотрите за ним в оба. Пьяный он очень болтлив.

- От него пользы как от козла молока. Недавно поджег зимовье одного здешнего горлопана. Чуть не попался. А все зря. Этому горлопану артельщики новую юрту поставили. Но иногда и Дамирана похвалить можно.

И настоятель рассказал перерожденцу историю с дедом Доноем, чем сильно рассмешил Довчина.

На другой день Балдан, посоветовавшись с Гомпилом, решил и на этот раз удивить перерожденца и заставить его поверить в себя до конца.

— Всемогущий перерожденец, защитник послушников бур­хана, передающий нам его святую волю через благословление свое, соизвольте пожелать нам удачи и благословите на опасное дело во имя спасения веры. Мы решили попробовать достагь оружие.

— Но справиться с охраной и проникнуть в склад с оружи­ем — дело сложное и опасное.

- Знаем, всесильный наставник. Попытаем счастья и, воз­можно, вернемся с удачей. Помолитесь за нас, милостивый перерожденец, чтобы ангел-хранитель помог нам.

- Будьте осторожны, сыны мои!

С разрешения начальника особого отдела Н-ской воинской части Балдан и Гомпил получили под расписку со склада деся­ток винтовок без патронов и несколько сабель с предписанием возвратить их через трое суток...

Ночью Балдан с Гомпилом привезли оружие, сложили его на видном месте в складском помещении монастыря, а остаток ночи провели в пристройке Балдана за обсуждением дальнейших дей­ствий.

Утром следующего дня они пригласили обоих сановников осмотреть склад с пожертвованиями и оценить их работу. Уви­дев боевые винтовки и сабли, хубилган с хамбой ахнули от удивления и, вознеся молитвы бурхану и хвалы расторопности Балдана, пригласили его на ужин по случаю отъезда перерож­денца.

За ужином в знак глубокого доверия хубилган посадил Балда­на по правую руку от себя, и оба ламы наперебой стали предла­гать ему лучшие куски.

Этой же ночью Довчин, никем не замеченный, уехал из мо­настыря.

Кургузый тайджи ввалился в юрту хамба-ламы, с трудом удерживая равновесие, чтобы не упасть. Уставившись пьяными глазами на хамбу, заплетающимся языком приветствовал его, но настоятель не удостоил Дамирана ответом. Сделав неверный шаг вперед, тайджи чуть не упал. Он стоял, балансируя и хватаясь растопыренными руками за воздух.

- Наставник не хочет меня видеть, я уйду.

- Сядь, где стоишь, Дамиран, — брезгливо поморщился хамба-лама. — Где это ты так налакался, негодник? У нас рабо­ты невпроворот, мы не спим ночами, а он заливает вином свое нутро.

Дамиран сел возле двери, прислонившись спиной к косяку, и засопел.

— Эй, Дамиран. ты зачем пришел? Так шляешься? Или дело какое есть?

Тайджи открыл глаза, виноватым осоловелым взглядом обвел юрту и запричитал, подавляя икоту:

- Я стал никому не нужен. Все у меня из рук валится, и божества покинули меня.

- Прекрати распускать нюни. Мужчина не должен падать духом, это дурное предзнаменование. Говори, что произошло?

- Зачем пожаловал?

— С прошлого года удача мне изменила, теперь все в этом мире против меня. Если б я мог, то хоть сейчас бы ушел в стра­ну спокойствия!

Размазывая грязными руками слезы по морщинистому лицу, пьяный тайджи, словно обиженный ребенок, жаловался на свою судьбу. И вдруг, встав перед хамбой на колени и уцепившись за полы его дэли, завопил истошным голосом, переходя на виз­гливые ноты:

- Наставник! Учитель наш милосердный! Помолись за ме­ня бурхану, скажи ангелам-хранителям, чтобы они меня не по­кидали. Очисти мои грехи! Воскури фимиам! Жизни не пожа­лею...

- Закрой рот! — грубо оборвал его хамба, испугавшись, как бы кто не услышал вопли Дамирана. — Что орешь как полоум­ный? Время неспокойное, не приведи бурхан, услышит кто-ни­будь. Расскажи по порядку, зачем пришел? Что тебе нужно?

Грубость, которой Дамиран никогда прежде не слышал из уст светлейшего хамбы, отрезвила его.

- Два года назад, когда я составлял по вашей просьбе по­слание японцам, вы, кажется, совсем не так обращались со мной. Изо всех сил я усердствовал на поприще возрождения старых обычаев и порядков и надеялся внести свой посильный вклад в дело спасения пашей религии. Конечно, у меня были промашки, не спорю. Но я всегда был до последнего седого волоса предан вам, наставник. А теперь вы приблизили к себе этого Балдана и печетесь только об его удаче, день и ночь читая молитвы и прося всесильных ангелов-хранителей покровительствовать ему. Разве это не правда? Отвечайте, наставник! — В сердце старого Дамирана, отвергнутого хамбой, заговорили ревность и зависть к успехам Балдана, к его влиянию, которое он с некоторых пор начал оказывать на хамбу.

- Успокойся, тайджи! Если уж к тебе в душу закрались мысли о собственной никчемности, то удачи тебе не видать со­всем. Я благословлю тебя, воскурю фимиам и очищу от всех гре­хов. Ты сильный человек и должен подавить в себе эту слабость.

- Освяти меня! Освяти скорее! Я еще докажу, на что спо­собен!

Настоятель усадил Дамирана на тюфяк, подал ему чай и кое-какую еду, сам подсел к жертвеннику и начал вполголоса бор­мотать тарни, зажмурив глаза и раскачиваясь в такт заклинани­ям, из которых тайджи не понимал ни слова.

«О! Милосердный хамба! Он борется со злыми силами, при­зывая ко мне спасителей небесных. Он возвратит мне удачу». Старый Дамиран продолжал сидеть в неудобной позе, боясь по­шевелиться и поглубже вздохнуть, дабы не помешать настоятелю вести разговор с божествами.

- Да освятится чело твое! Сейчас я погадаю и узнаю, в чем причина твоего невезения,

- Наставник наш всемогущий, силою твоих молитв возли­ковала душа моя. Добродетели твоей нету границы, милосерд­ный! За твое добро отплачу сторицей. Открою душу свою перед наставником, ничего не утаю. Каюсь, грешный, позавидовал Балдапу, убить его держал в своих мыслях.