Эдриан Маккинти - Деньги на ветер

— Так фильм будет?

— Да.

— Вашу мать! — выкрикнул Джек с ребяческим восторгом и ударил кулаком в воздух. Он был счастлив ровно две секунды, после чего его снова охватили сомнения. — Ты на сто процентов уверен? Скажи мне правду, — попросил он.

— Фильм снимать будут, старина. Ты на пути к списку «А», малыш.

Джек подал Полу руку, и они совершили замысловатое рукопожатие.

— Ох, старик, это здорово, вот уж здорово! — приговаривал Джек.

Пол ухмылялся.

— Слушай, Джек, мне с Марией поговорить надо. Ты иди пока вниз, — попросил Пол.

— Там Боб сидит, — прошептал Джек.

— Вот черт, опять про Пеббл-Бич и поля для гольфа заливал?

— Про Сент-Эндрюс. Но он упомянул «Хоббита».

— Срань господня! Иди сейчас же вниз и соглашайся со всем, что он скажет. Поговорите о том, как сейчас выглядит Питер Джексон, ведь со времен выхода его кинотрилогии «Властелин колец» он похудел почти на два килограмма.

— Иду.

— И, Джек, пожалуйста, не паникуй и не заводи с кем попало разговоры о своем фильме.

— Ни с кем не буду. — Джек комически изобразил, как застегивает рот на молнию.

— Я серьезно, Джек. Будь как судья Кларенс Томас на заседании Верховного суда…

— Не знаю, о чем ты, но вести себя буду примерно, — пообещал Джек, слегка стукнул Пола кулаком в плечо и стал спускаться по лестнице.

После его ухода Пол придвинулся ко мне и тихо сказал:

— Мария, Эстебан не говорил тебе… гм… оставить…

— Si, señor, я положила в обычном месте. Аптечка в ванной на первом этаже.

Пол улыбнулся:

— Отлично. Слушай, кстати о Ванкувере, мне понадобится конопля хорошего качества, ну, знаешь, Эстебан ведь может достать.

— Si, señor.

— Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Si, только сегодня доставили.

— Отлично! — Пол широким жестом достал из кармана тренировочных штанов бумажник и дал мне двадцатидолларовую купюру. Я положила ее в карман, и, едва повернулась к лестнице, он шлепнул меня по заду.

— Señor! — возмутилась я, обернувшись к нему.

Он осклабился и стал похож на янки, как их изображают в кубинских газетных комиксах.

— Эй, что ты все señor да señor. Брось, ты не дурнушка, Мария. Я ведь не даром. Хочешь, заходи днем, — пригласил он.

— Я не понимаю.

— Да все ты понимаешь! Эстебан говорит, мы можем получить от вас все, что захотим.

— Вы ошибаетесь. Я не такая, señor, — ответила я.

Он нахмурился и медленно кивнул:

— Понятно… Слушай, формальности нам ни к чему. Просто заходи, Эстебану говорить не надо, договоримся между собой, ты и я. Когда-нибудь пробовала этот гребаный японский лед? Крышу сносит.

— Нет, señor.

Было видно, что такой ответ ему приходилось слышать нечасто. След улыбки исчез с его лица, как последняя капля сгущенного молока в чашке кофе.

Он пригнулся ко мне, положил руку мне на шею и слегка сдавил.

— Не пожалеешь… — прошептал он на ухо.

— Señor, мне надо…

Он сдавил сильнее.

— …не только не пожалеешь, очень будешь благодарна, — договорил он.

Изгиб лестницы. Голос Джека. Дыхание Пола. Из трубки доносится музыка — все никак не освободится линия.

Легкость.

Тошнота.

Это я для Джека накрасила губы, не для тебя.

Кончики его пальцев влажные, как ягоды юкки, лицо все ближе к моему, чувствую кожей его дыхание.

Я не хотела его бить, просто хотелось раствориться, выскользнуть у него из рук, просочиться через ковер, через пол…

— Нет, серьезно, ты, я и лед-девять, секс будет незабываемый, у тебя такого никогда в жизни не было…

— Здравствуйте, Пол, простите, что заставила вас ждать. Пол, вы меня слышите? — послышался голос в телефонной трубке.

Пол отпустил меня. Выйдя на крыльцо, я скомкала и выкинула его двадцатку.

— Козел! — вырвалось у меня.

Если не произойдет какой-нибудь неожиданности с миссис Купер, дон Эстебан, а скорее, мистер Пол-мать-твою-Юкилис мне заплатит. И гораздо больше двадцати гребаных долларов.

Автобусная остановка. И на восток, и на запад — горы. В зеленовато-синем небе растянулось копьевидное облако. Прямая линия шоссе бежит через леса и широкую долину. На юге видны предместья Фэрвью, на севере — только лес и лес. До самой Канады.

Неподалеку ревет бензопила.

Я переоделась. На этот раз на мне черные джинсы, белая блузка и блейзер, оставленный Анжелой. Я причесалась и не слежу за тем, чтобы поменьше жестикулировать — решила играть, актерствовать, как Джек.

Со стороны Фэрвью приближается автобус.

Остановился, но водитель дверь не открыл. Показал на часы и беззвучно, но тщательно артикулируя, выговорил «рано».

Ну, парень, будь я одной из этих долговязых трофейных жен с Пёрл-стрит…

Впрочем, они на автобусе не ездят.

У меня за спиной раздались шаги, показался мексиканец-рабочий с вязанкой хвороста. Положил ее на землю и отошел в лес облегчиться.

— Открой, — беззвучно, одними губами, обратилась я к водителю, но он отрицательно покачал головой.

Ох, Америка, ты во всем идешь мне навстречу!

Секунда за секундой превращались в прошлое. Холодное солнце на небе, застывший автобус на дороге — вхолостую молотит двигатель. Слышно, как журчит струя мочи.

Прошло ровно пять минут, и водитель нажал на кнопку, включился компрессор, дверь открылась.

Пахнет кондиционированным воздухом, кофе, людьми.

Пожилой мексиканец вернулся к дороге. За границей он явно не первый день. Мне вдруг представилось его прошлое: переход через границу в Хуаресе, ночная поездка по Техасу, нотация, которую на грубом уличном испанском читает ему Эстебан или подонок управляющий, только что явившийся из Лос-Анджелеса. Потом работа, работа, работа целыми днями с утра до вечера. Сон в мотеле на какой-нибудь горе Потная Спина или в денверской ночлежке, подъем — и снова работа, работа.

Мы на мгновение встретились взглядами.

В них понимание, узнавание.

Жизнь нелегка.

Не до шуток, вашу мать.

Он кивнул мне. Я кивнула в ответ.

— Поедете, мисс? — нетерпеливо спросил водитель.

Я вошла в автобус, протянула пять монет по двадцать пять центов. Получила сдачу — цент в цент. Билета не взяла, прошла в конец салона и уселась в последнем ряду. Окинула взглядом немногочисленных пассажиров и сразу же забыла о них. Они меня тоже как будто не заметили. Кто ездит на автобусе в этом городке? Дети, водители, которых лишили прав за вождение в нетрезвом виде, иностранцы.

Дверь закрылась, включилось сцепление, автобус, вздрогнув, подался вперед.

Минут через десять в просветах деревьев замаячили дома.

Я пристально вглядывалась в номера на почтовых ящиках. Почти сразу заметила номер 229 и оглянулась в поисках способа остановить автобус. Ага, вот какой-то шнур, протянутый вдоль окон. Потянула, раздался звонок; автобус затормозил, но только у следующей остановки, проехав примерно километр.