Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков

Дарье определенно не нравился Переславин. С другой стороны, заработанный им капитал являлся наглядным подтверждением способностей финансиста. Документальное же свидетельство в данном случае можно было считать формальностью.

Но Адам промолчал. Не следовало лезть в беседу, Дарья лучше умеет разговаривать с людьми.

– А еще он всем врет, что вице-президент фирмочки, – продолжила ябедничать она, внимательно вглядываясь в напряженное лицо Эдгара Ивановича. – Наемный работник. Такой, как все, пусть и получающий чуть больше. На самом деле он – один из хозяев. Подпольный миллионер. И снова вопрос: откуда такая нечеловеческая скромность?

– От верблюда.

– Или от попытки ограничить запросы дочери? Универсальный аргумент, правда?

– Она знала правду, – Переславин подался вперед, упершись кулаками в колени. – Она знала!

– А кто не знал?

– Бывшая жена. Мы развелись не сразу. А когда я все-таки подал на развод, получилось, что она имеет право на половину всего.

– И поэтому ты решился на аферу? – Дарья повторила движение Переславина. Эти двое смотрелись друг в друга с напряжением и раздражением, которое не удосуживались скрывать.

В висках заломило.

Люди агрессивны. Явные признаки агрессии угнетают Адама.

– А потом уже я как-то свыкся, – теряя запал, произнес Переславин. – Да и удобно было. Я тут, Димка наверху. Он представительный, я – деловой. Распределение труда и доходов. Капиталистический подход.

– Не боишься при таком подходе однажды остаться с должностью и без фирмы?

– А вот это уже не твоего ума, деточка. Ты убийцу ищи. И не дергайся, заплачу. Сколько сама скажешь, столько и заплачу. Но по результату.

– Идет, – сказала Дарья, протянув руку. Переславин пожал.

Рутина затягивала. Анна работала, в работе растворяя неприятный осадок сегодняшнего утра и осадок будущий – вечера. Она старалась не думать о возвращении в пустую квартиру, о пустоте за окном и надоевшем вкусе сигарет. О том, что жить не для кого и незачем, но умирать она не станет, потому что смерть – признак слабости.

Анна сильная.

Она сумеет выжить и на этот раз.

Первые похороны были назначены на десять. Анна надеялась на помощь Тынина, но помощи не дождалась и справилась сама. Оказалось: хоронить несложно. Чужое горе ощущалось остро, как будто кто-то свыше до невозможности истончил защитные оболочки Анниной души, и теперь любая эмоция была подобна уколу булавки.

Но люди вдруг потянулись. Ее слова слушали, ее сочувствие принимали.

Церемония прошла без проблем.

И следующая, приуроченная к полудню. И последняя, закончившаяся в тот миг, когда солнце коснулось горизонта. Солнца Анна не видела, но, обескоженная, воспринимала его боль и тоску, равно как и мягкое упокоение тьмы.

Она очнулась, только когда зал опустел. Гудели кондиционеры, но в воздухе все равно ощущался запах дыма и чужих духов, резких и неприятных. На полу остались следы, и на ковре виднелись черные пятна грязи. Валялся бумажный платок и серебристый фантик от карамельки, и мертвой бабочкой лежал оборванный цветок орхидеи.

Анна подняла его, разгладила обмякшие лепестки и прикоснулась губами. Ей было невыносимо жаль цветка, куда сильней, чем всех увиденных за сегодня людей.

– Вы хорошо справились, – сказал кто-то, выбираясь из тени.

Тынин. Он следил? Определенно. Не надо его бояться. Он безвреден.

– Здесь всегда так… странно? Знаете, ощущение, что это место… оно как ресторан или кафе, или библиотека. Само по себе. Люди приходят и люди уходят. А место возвращается в исходное состояние.

Что за глупости она говорит? Сейчас Тынин разозлится и выгонит Анну.

– Отчасти вы правы, – ответил он, поднимая бумажки. – Люди меняют место, но данные изменения носят локальный характер. Они обратимы, если вы понимаете, о чем я говорю.

Анна понимала.

– Я хотел бы выразить вам признательность за терпение, проявленное в отношении Переславина. Его поведение в значительной мере нарушало общеэтические нормы. Я ведь прав?

– Да. Но… ему просто больно.

И Анне тоже. Темнота спрятала солнце, но собственные Аннины раны пылали жаром. Ее душа, разодранная когтями тоски, кровила, вот только никто не увидит ни боли, ни крови, ничего.

Орхидеи погибают молча.

Анна положила цветок на подставку для гроба.

– Думаю, стоит заказать живые цветы. То есть не срезанные. Я умею ухаживать. Это будет выгодно и…

…и орхидеи всегда понимали Анну. Ей нужно о ком-то заботиться, чтобы не сойти с ума.

– Покупайте. Анна, вам нужны деньги?

Нужны. В кошельке осталось сотни полторы, до аванса две недели. Но дома есть картошка и масло подсолнечное, немного риса и еще макароны. С голоду она не умрет.

Следующая мысль ударила очевидностью.

– Если вы беспокоитесь, что я собираюсь вас обмануть, то не стоит. Я принесу чеки, – Анна постаралась говорить ровно.

Она никогда не брала чужого и не возьмет!

– Вы неверно интерпретировали мой вопрос, – с легким укором произнес Тынин. – Ваши сапоги нуждаются в ремонте. Сколь могу судить, вы пытались провести его самостоятельно. Ваш костюм безупречен по крою, но заметно, что в швах ткань чуть бледнее. Вывод – костюм перелицован. Вы не уходите на обед, принося еду с собой.

– Вы… вы не имеете права…

– Сначала я решил, что вы соблюдаете диету, поскольку продукты в холодильнике остались нетронутыми. Но макароны с подсолнечным маслом вряд ли можно назвать диетическим блюдом. Отсюда логично предположить, что в настоящее время вы испытываете финансовые затруднения, однако слишком горды, чтобы взять чужое без спроса. Поэтому я предлагаю вам помощь. Она ни к чему вас не обяжет. Более того, вы можете рассматривать ее как долг, который при возможности вернете.

А при невозможности, значит, Анне долг простят. И ведь самое противное, что Адам не лукавит. Как ей сказали? Он не умеет врать. Редкий дар или, скорее, редкое наказание.

– Я справлюсь, – сказала Анна. Адам кивнул и вышел. Он признавал за другими право выбора.

А на улице мело. Разыгравшаяся метель кружила белые водовороты, и пронизывающий ветер выстуживал пальто. Он дергал сумочку, норовя вырвать ее из рук Анны, толкал в спину и тут же ставил подножку. Выбравшись за пределы территории комплекса, Анна замерла. Город терялся за седыми крыльями метели, и редкие огни, которым удавалось пробиться сквозь тьму, казались невообразимо далекими.

Ветер завыл, торжествуя.

Сегодня все против Анны. И знакомый «Мерседес», выползший из тени, – часть неудач. Машина загудела, дверь рядом с водителем открылась, и Переславин закричал:

– Садись!

Рев накатывающей бури разорвал слова.

– Да садись же! Я ничего тебе не сделаю!