Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков

– Валяй. Все буду. Нюрка татушку сделала. Тишком, представляешь? И правильно, что тишком. Я бы выпорол. Что она, зэчка какая, чтоб в наколках рассекать? Еще и не где-нибудь, а на заднице. Все вы бабы – дуры. Если войдет дурь в башку, то все, не выбьешь.

Его ворчание успокаивало. Анна поставила сковородку, плеснула масла – в бутылке оставалось еще на треть, до зарплаты хватит. А одалживаться Анна не станет.

Перетерпит как-нибудь.

– Тынин сказал, что татушка эта и привлекла внимание. Он еще выразился так… – Переславин щелкнул пальцами, пробуждая воспоминания. – А! Побудительный мотив. Ну и выходит, что этот урод должен был близко к Нюрке подойти, иначе откуда бы он про татушку на заднице узнал?

– В бассейне увидел.

Анна выскребла из кастрюльки скользкие макароны. Масло зашипело, плюнуло горячими брызгами, обжигая руки.

– Она в бассейн не ходила. Не любила воду. Мы прошлым летом на Лазурный Берег катались, так Нюрка только по бережку и гуляла. Разве что пальчики в море помочит, и все. Дескать, соленая вода вредна для кожи. Ну не глупость, а?

Нет, наверное. Анна вот на море не была. Они хотели поехать после свадьбы, но у Гены работа, а потом как-то посчитали и поняли – дорого. И решили отложить поездку до времен, когда на ноги станут, ведь тогда у них будут и деньги, и возможности, и время.

Времени у Анны хватало.

– Еще браслетик этот… чужой он. Тут Тынин в точку попал. Ты не подумай, Нюрка – девочка хорошая, просто я ее избаловал. Давно еще, когда пахал и пахал. Занятой вечно, а как деньги появились, так занятости и больше стало. Зато уже проще: я денег даю, а Нюрка не капризничает.

Макароны покрывались золотистой корочкой. Анна смешала приправы и натерла кусок сыра, завалявшийся в холодильнике.

– Вот и вышло, что она такая… ну такая, что не станет дешевку носить. И на браслетик этот не глянула бы даже. Вот если бы золотой. Или хотя бы фирмовый – дело другое.

– То есть браслет подарил убийца?

– Тынин говорит, что рисунок на нем один в один с татушки.

Анна разложила макароны по тарелкам, посыпала сыром и приправами. Подала.

– Если он говорит, то правда, да? Я знаю, что сам должен глянуть. Нельзя переверять такое другим. Но я не могу. Я только подумаю, и вот тут… – Переславин хлопнул ладонью по груди, – переворачивается все.

– Адам Сергеевич не умеет врать.

Анна не знала, имеет ли она право говорить подобное, но Переславина было жаль. Ему тяжелее, чем Анне. Он большой и самоуверенный, он всегда получал то, что хотел, и никогда ничего не терял. А теперь вдруг потерял смысл жизни, и это его убивает.

– Вы кушайте.

– Ты.

– Что?

– Давай на «ты». Я не такой и старый. И без отчества. Только Эдичкой не называй, идет?

– Как скажете. Как скажешь, – поправилась Анна.

Дарья осталась на ночь. Она ушла, а потом вернулась, ответив на вопрос Адама нечто невнятное и напрочь лишенное смысла. Когда же он повторил вопрос, Дарья разозлилась и велела не совать нос не в свои дела. Адам извинился.

Вторые сутки, проведенные на ногах, сказывались общей слабостью и привычным отупением. Оно отчасти походило на туман, навеваемый лекарствами, и тем пугало. Но когда Адам лег в кровать, сон отступил. Темнота раскололась, как окно в больнице.

Серое и вечно грязное, оно отражало что-то, находившееся по ту сторону мира, но у Адама не получалось понять, что именно. Отражение преобразовывалось в грязевом слое в иллюзию трещин, и Адаму доставляло удовольствие думать, что когда-нибудь стекло расколется.

Это позволяло надеяться на свободу.

Воспоминания наползали.

Пол. Стены. Потолок. Шепоток в коридоре или в голове – уже не разобрать. Думать тяжело. Мысли вязнут в слое ваты, которой набита Адамова голова. И мысли в этой вате тонут. Разлагаются они долго, напоминая о смерти своим ощущением логических провалов и тошнотой.

Адам пытается избавиться от ваты, но каждая новая процедура лишь усугубляет ощущение беспомощности.

Он сел в кровати, прижал ладони к вискам и мотнул головой, избавляясь от шума в черепе. А если все верно? Если не ошибся врач-психиатр? Если Адам ненормален и все, происходящее с ним, лишь подтверждение этой ненормальности? Стоит ли отрицать очевидное?

Следует рассказать Дарье. Вернуться. Пустить чужого человека в голову и позволить ему сделать то, что давно должно было быть сделано. Пусть орудуют химические скальпели психотропных препаратов, отсекая ненужные нейроны. Они подарят покой.

Адам встал. Прошелся. Принял душ. Вода приглушила шум, но не избавила от него вовсе.

Он вышел в кабинет и увидел Дарью, которая лежала на тахте и делала вид, что читает книгу.

– Тоже бессонница мучит? – поинтересовалась Дарья, укладывая книгу раскрытыми страницами на живот. – Эй, ты чего такой? Плохо? Или обиделся? Адам, я не хотела тебя задеть.

– Мне кажется, что теория моей ненормальности имеет право на существование.

– Ну да. Как и моей. Сделай кофе. Поговорим?

Адам кивнул. Возможно, привычный ритуал успокоит. Но следом появилась мысль, что нормальные люди не придают особого значения порядку и продолжительности действий и даже основные социальные ритуалы редко исполняют с должным прилежанием.

– Мне кажется, что меня скоро бросят, – Дарья первой начала беседу. Она подтянула колени к груди и уперлась в них подбородком. – Вчера он просто не пришел домой. И сюда не пришел, хотя я звала для разговора. А потом я звонила, он трубку не брал.

– Это еще не является признаком разрыва. Подобное поведение объяснимо.

Аромат свежемолотых кофейных зерен очаровывал. И шум отступил. Уже не рокот – шелест осенних листьев. Яна любит гулять по парку, но только до дождей. Дожди ее расстраивают.

– Ну да. Занят был. Случилось нечто экстраординарное. Настолько экстраординарное, что ни минуточки свободной нет. Или, скорее, нет желания эту минуточку искать.

Дарья выглядела несчастной.

Яна говорит, что ее сестра невезучая и вечно ее романы разбиваются о рифы жизни. Адаму жаль. Он хотел бы, чтобы Дарья была счастлива. Но не в его силах изменить объективную реальность. Правда, психиатр полагает, что Адам достаточно успешно меняет реальность субъективную.

– Я ведь сразу знала, что так будет. Оно всегда так бывает… – Она приняла чашку кофе. – Похоже, Янка права была, один ты постоянен. Нормальные же люди… слишком нормальны, чтобы долго на одной бабе зацикливаться.

– Я полагаю, что ситуация имеет все шансы разрешиться с минимальными потерями.

– Отряд не заметит потери бойца, – Дарья вымученно улыбнулась. – Ты умеешь успокаивать.

Вряд ли. Но теперь Адам не имел морального права добавлять ей переживаний. Следовательно, ему придется принимать решение самостоятельно. Обращение к врачу с высокой долей вероятности повлечет госпитализацию. Отказ от врачебной помощи в случае реального существования болезни приведет к неконтролируемому развитию.