Диана Бош - Улыбка бога

– Илья? – Карина улыбается и поправляет прядь мягких темных волос, упавших ей на лицо. Вечернее солнце играет бликами в ее карих, с оттенком янтаря, глазах.

Щеки у Ильи розовеют. Он смущен тем, что не смог скрыть своего волнения.

– Оказывается, ваша ребенок тоже ходит в этот сад? – он старательно изображает беспечность.

– Но в другую группу, – она смеется.

– Я не знал, что у вас есть дочь.

Она поправляет огромные белые банты в волосах девочки.

– Это ребенок соседки. Попросила сегодня забрать дочку из детского сада, сама не может. У нее вечерняя смена. Ну, мне пора, Илья. Встретимся завтра, на работе.

Она беззаботно машет ему на прощание рукой, и он, спохватываясь, тоже в ответ поднимает руку.

– Пока!

Все-то у него в жизни не так... С одной стороны, жена и маленький сынишка, с другой – женщина, к которой его безумно влечет. Тянет, как магнитом. И ему с каждым разом все труднее противиться этому чувству. Он еще не знает, как на его признание в любви отреагирует Карина, но отчего-то уверен: она поймет. И не прогонит.

– Илья! Илья, просыпайся, – старик испуганно трясет его за плечо.

– А? Что? – Захаров испуганно вскакивает. – Где Карина?

– Слава богу, жив. – Константин Федорович облегченно оставляет плечо Ильи и садится рядом. – В первый раз вижу такую реакцию на курения. Испугал ты меня, минуты три разбудить тебя не мог. Кто такая Карина?

Илья потрясенно молчал, все еще во власти видений. Потом мучительно застонал, обхватив голову руками.

– Господи, какой же я дурак! За полтинник уже перевалило, а я все не успокоюсь, все себя поедом ем. Думал, забылось давно, быльем поросло. Но нет. Была у меня когда-то женщина, которую я очень любил. Порвал с ней, потому что не решился оставить жену и детей. Но чувство вины!!! Мне казалось, что я давно избавился от него. А вот ничуть не бывало.

Он, болезненно поморщившись, потер левую сторону груди ладонью.

– Сердце болит? – встревожился Константин Федорович.

– Да, что-то давит последнее время.

– Ты, главное, не нервничай, худое в голову не бери, – он встал и подбросил в печь дров. – Тут что важно?

– Что? – эхом откликнулся Илья.

– Понять, что все – в руках божьих. И нам с тобой порой не дано понять, какой поступок правильный, какой ложный. Еще со времен Адама и Евы все перепуталось, и люди часто принимают зло за добро, а добро – за зло.

– Нет, я с этим совсем не согласен. Человек способен отделить зерна от плевел.

Константин Федорович пожал плечами, как бы показывая тем самым, что отказывается вступать в полемику:

– Твое право. Я свое мнение высказал.

Илья тоже спор продолжать не стал. Он встал и, набрав из ведра воды, поставил греться на печь. Посуда после обеда все еще оставалась грязной, и его это раздражало: чистюля по натуре, Илья не переносил в доме ни малейшего беспорядка.

Спустя неделю он отправился в Москву, несмотря на уговоры Константина Федоровича не торопиться. Пальто, в котором был Илья во время аварии, сильно пострадало, и надевать его в Москву значило бы привлечь к себе внимание.

– Вот, куртку возьми, – Константин Федорович достал из шкафа синюю летную куртку с меховым воротником, размера на два больше, чем он носил. – Она почти новая, я ее раза два надевал. В ней и не холодно будет, и не столь она приметная, как твое пальто. Оно дорогое, должно быть?

Илья неопределенно кивнул. Одежду он давно покупал, не глядя на цену, а только по двум критериям: насколько ему вещь нравится и идет.

Константин Федорович отправился его провожать, решив, что сам Илья проделать длинный путь по лесу еще не в состоянии. К станции они шли не торопясь, и по дороге старик беспрестанно напутствовал Илью:

– Смотри, не забудь мне папирос купить. «Беломор» бери. Другие не люблю. Да, и не задерживайся в Москве. Я тебя буду ждать с четырнадцати до пятнадцати ноль-ноль на остановке. Помни, что три часа дня – крайний срок. Мы и так за час домой не доберемся, как бы ни торопились. Большую часть пути придется в сумерках идти. А если стемнеет, то и вовсе беда: ночью в лесу нехорошо, легко можно заплутать. Так что смотри, не опаздывай.

Илья молча кивал и только сильнее стискивал зубы. Теперь он уже жалел, что решился на дальнюю дорогу – болела поврежденная грудь, и кружилась от слабости голова. Но гордость не позволяла ему в своей физической немощи признаться.

Настоящее время

Следователь Фримен меланхолично пил чай из своей «заячьей» чашки. Когда Лямзин вошел и протянул ему запрос, он поднял на него осоловелые глаза и вяло произнес жидким тенорком:

– А, это вы... – обернулся назад и снял с полки папку. – Вот копии постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, протокола осмотра и судебно-медицинской экспертизы трупа. Все готово, возьмите.

– Спасибо.

– Желаю удачи, – скорбно скривил губы Фримен.

Лямзин в ответ вежливо улыбнулся.

– Благодарю. Пожалуй, единственное, на что мне сейчас приходится рассчитывать – так это на удачу.

Вернувшись на Петровку, Эдик разложил перед собой документы и начал их читать.

Из постановления об отказе в возбуждении уголовного дела ему стало ясно, что авария произошла по вине водителя. Результаты транспортно-трассологической экспертизы указывали на несоблюдение скоростного режима на скользкой трассе. К тому же водитель был не пристегнут ремнями безопасности, а подушки безопасности не сработали из-за неисправности блока управления.

– Нельзя пренебрегать техникой безопасности, Илья Григорьевич, – пробормотал Лямзин, откладывая лист в сторону и доставая судебно-медицинское заключение.

Там все оказалось еще более странно. Лямзин знал, что у водителя на груди при первичном ударе возникают полукруглые ссадины и кровоподтеки, повторяющие форму рулевого колеса. Даже несмотря на то, что труп обгорел, у него все равно должны иметься переломы грудины, а также костей от ударов о педали управления.

Но ничего этого в описании повреждений трупа он не нашел. Напротив, там были указаны травмы, более характерные для пассажира.

«...повреждение лицевых костей черепа, закрытые переломы надколенников, переломы вертлужных впадин и задние вывихи головок бедренной кости...»

И ни слова о переломах ребер, которые должны были в первую очередь найтись у потерпевшего такую аварию водителя.

– Так-так-так, Илья Григорьевич, – побарабанил пальцами по столу Лямзин, размышляя, – значит, все-таки вы живы. Что же заставило вас подставить вместо себя другого и причинить страдания своим близким? Интересно, кем же являлся для вас неизвестный пассажир? Кто-то же должен был его искать, по идее. В розыск подавать. Не полный же он изгой и сирота...