Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

– Я так надеялась! – рыдала она, отвернувшись от нас и прижав к глазам ту самую ленточку, еще недавно украшавшую ее глупую голову.

Антон засопел и в поисках спасения от бабских слез, которых он не выносил просто органически, свирепо поглядел на меня. В свою очередь, и я, чтобы не смотреть на Надю, разглядывала растянутый на пяльцах фрагмент ее вышивания.

Идея, как обычно, стукнула по голове неожиданно.

– Надя! А это ваша работа? – ткнула я в изукрашенные вышивкой занавески, хозяйка вздрогнула и машинально кивнула. – И это? – указала я на свисавшую со стола салфетку. – И это тоже? – Мой палец передвинулся в сторону канапе, на котором были разложены подушки с вышивкой.

– Да, – хлюпая носом, ответила Надя, послушно поворачивая голову вслед за моим указующим перстом. – Я давно увлекаюсь, меня еще мама научила.

– Так это же такая редкость в наши дни! Вот что, мне кажется, я придумала, как помочь вашему горю. Я договорюсь с девочкой, которая ведет в нашей газете рубрику «Домашний очаг», и вы выступите в роли гостьи рубрики, покажете свое вышивание, дадите читателям советы… И фотография ваша будет, может быть, даже и не одна фотография, причем в цвете. Но только, – добавила я, наблюдая, как за худой спиной Надежды прорезаются крылья и сама она из зареванной тетки превращается в нормальную женщину, – только – уговор! – вы сейчас ответите нам на все вопросы, на все, какие мы зададим, и предельно честно! Иначе я ничего делать не буду. Идет?

Надежда уже кивала, так часто и быстро, что едва не потеряла равновесие. Антошка встал и придержал ее за плечи. Я же, не теряя времени, уже разворачивала свой блокнот:

– Начнем по порядку. Что за люди приезжали в морг за телом Руфины Нехорошевой? Как они выглядели?

– Двое их приезжало. Мужчина и женщина. Выглядели как… Ну, обычно выглядели. В спортивных костюмах. В шапках, тоже спортивных. Сказали – мол, дети мы покойной, сын и дочь. Я еще удивилась: у такой старухи, ведь ей уж за восемьдесят было, так в журнале записали, экие дети молодые… Сыну больше тридцати не дашь, а дочь – та еще моложе. Правда, бабища она – ого! – боевая: такой шум подняла, чтобы им тело на руки выдали, они, дескать, специально из поселка за тридцать километров приехали, и для похорон уж все готово, ждать не могут… Кричит, словно не в морге находится, а на базаре или в магазине! И голос такой писклявый, как у девочки. А потом вдруг, наоборот, голос как труба стал: гу-гу-гу! Аж жутко, у нас стены бетонные, звук же отражается, по всему зданию звон пошел…

– Погодите, а «сын» что же?

– Да этот-то молчал вроде. Сел так на кушеточке, шапочку снял, смотрит на меня – а глаз не видать, волос целая грива, и как будто крашеные. Я еще подумала: вот, вроде парень нормальный, руки-ноги такие сильные, как это говорят – накачанные, а волосы красит.

– Сильный парень, говорите?

– Да у них, похоже, вся семейка не из слабых. У этой, у сестры, тоже и плечи, и руки, и живот – будь здоров! Только она младше, это видно, и ростом как будто пониже. Ну и у брата ее вот эти штуки, которые качают, вот здесь…

Надежда, пытаясь вспомнить забытое слово, ткнула Антошку куда-то в предплечье.

– Бицепсы?

– Ага, вот-вот, они самые…

Антошка приосанился и зарумянился: Надино замечание не так давно воспылавший любовью к спорту приятель мой принял за комплимент. Еще полгода тому назад предположить наличие у худосочного Антона бицепсов могли бы только люди с очень развитой художественной фантазией.

– Бицепсы, значит, у него – дай бог… И ноги тоже крепкие. А голова – маленькая, хотя и с волосами. Вот. Что еще вспомнить, я и не знаю…

Санитарка задумалась.

– Как же вы выдали тело-то? Без документов?

– Так шумели они сильно! Да и кому понадобилось бы это тело-то, не английская ж, поди, королева! Подумала-подумала, да и проводила их… Они старушку сразу узнали. Постояли немного, помолчали. И говорят: забираем мы ее, значит…

– Надя, скажите честно: они вам заплатили?

Споткнувшись на полуслове, женщина вскинула на Антошку глазки и хотела было заученно соврать – у нее даже губы приоткрылись для произнесения заранее заготовленной фразы – но, в одно мгновение произведя в уме калькуляцию выгоды от своей откровенности, Надежда осталась правдивой до конца:

– Заплатили – не заплатили, это вот как считать? Бутылку дали дорогую и конфеты.

Она тяжело поднялась с места и сняла с этажерки приплюснутую бутылочку «Валентайна» и узкую коробку с золотой каемкой – полные близнецы тех даров, что продемонстрировал мне доктор Неунывайко.

– Вот… Это, значит, дали, и денег пятьсот рублей.

– А милиции вы сказали – триста?

– Триста – это потом, когда я покойную обряжала. Странно так: они, дети эти, мне говорят: мы маму свою забираем. Вези, говорят, к выходу, поможешь в гроб покласть – и деньги суют. Тут я возмутилась: как это так – в гроб? Вам что же, хоронить не приходилось? Ее ж обмыть надо, покойницу, обрядить! Она лежит вон у вас, говорю, на каталке, в одной сорочке и босая, разве ж это дело? Тогда сын говорит: мы, дескать, захватили из дому одежду, хотели сами, но если, мол, поможешь, мы тебе заплатим. Чего ж не помочь? Мы этим часто подрабатываем. Дали они мне три сторублевки, сумку из машины достали. Давай, говорят, обряжай, только побыстрее.

Надя действительно сделала свое скорбное дело скоро и привычно: расчесала и убрала жидковатые волосы усопшей в косицы, обтерла ей тело и лицо, слегка загримировала синеватые щеки и тени под глазами, затем расстегнула сумку с одеждой. Стала вынимать содержимое – и удивилась.

Ей и до этого приходилось обряжать покойников, родственники действительно часто обращаются к служащим морга с такой просьбой – но ни разу они не приносили для усопшей старой женщины такого странного, не подходящего ее возрасту одеяния. Вместо простого строгого платья, тапочек и платочка в сумке лежали аккуратно уложенные в полиэтиленовый пакет черный свитер из тонкой шерсти, темная же юбка прямого покроя, свернутые в тугой рулончик капроновые колготки и… дорогие кожаные туфли на очень высоком каблуке-шпильке.

Последнее настолько удивило нашу Надежду, что она заглянула в пропускник и поинтересовалась у «родственников», не напутали ли они с обувкой. Парень, выдававший себя за сына, раздраженно попросил ее поторопиться: всю одежду и туфли они нашли в специально приготовленном «на смерть» материнском узелке, она очень любила обувь на высоком каблуке, вообще старушка при жизни обожала принаряжаться и порой приобретала в магазине вещи, совершенно ей неподходящие; что поделаешь, мать с годами слегка поехала умом, но раз ее последним желанием было лежать в гробу именно в модельных туфлях – они не станут этому препятствовать. Тем более что тело, как водится, до пояса накроют. Надежда удовлетворилась этим объяснением и быстро закончила работу – но с туфлями она все-таки повозилась, ноги Руфины одеревенели и не гнулись, так что обувь пришлось надрезать сзади – и санитарке даже было немного жалко портить такие добротные модные туфли.