Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

Что-то в этой картине было не так, и я, чувствуя, как в мою спину подул резкий ледяной ветер, шагнула через порог, приблизилась к Павлу – и тут же зажала себе обеими руками рот, чтобы не заорать благим матом. Неунывайко и его соседка вовсе не спали, если, конечно, под словом «спать» не подразумевать известную идиому «спать вечным сном» – а именно это выражение подходило к ситуации больше всего.

Я ошиблась, когда подумала, что находящаяся в кабинете женщина была мне не знакома; это стало понятно, когда я осторожно убрала с ее лица волосы и увидела, как сквозь меня безо всякого выражения смотрит светлый глаз в густом обрамлении черных ресниц. Не далее как вчера эти глаза взирали на меня спокойно и дружелюбно, и я знала, что их владелицу зовут Людой.

Сейчас она была мертва, так же как безусловно мертв был и Павел. Глаза Неунывайко были закрыты только наполовину, а в уголках рта виднелась темно-коричневая пена, точно такой же пеной была вымазана Любина щека. Оба тела еще не успели остыть, из чего следовал вывод, что Павел с Людой расстались с жизнью совсем недавно.

Но почему? Я с трудом отвела от них взгляд и огляделась вокруг. Кабинет был в полном порядке, и никаких следов чьего-то неожиданного визита в нем не усматривалось. Но на столе между телами стояли блюдца с поставленными на них гранеными стаканами, в которых мокли пакетики одноразового чая. На другой тарелке лежал недавно вынутый из розетки маленький кипятильничек, а рядом – открытая коробка шоколада с золотой лентой по краю. Два гнезда в золоченом поддонце, где лежали конфеты, пустовали.

По стеночке, по стеночке, по стеночке – я тихо-тихо пробралась назад к порогу и, еле сдерживая дрожь в ногах, застучала каблуками в сторону выхода из здания. К счастью, коридор был все так же пустынен; и ни одна живая душа не встретилась мне в этом царстве смерти…

…Сказать, что у Антона глаза полезли на лоб, – значит не сказать ничего:

– Убиты?!

– Этого я не знаю. Мертвы.

– Значит, убиты!

– Говорю тебе – не знаю! Но если убиты, то, скорее всего, отравлены. Конфетами. Коробка лежит на столе, и, похоже, это та самая коробка, которую подарил патологоанатому Одноглазый.

– Как-как? Синяя коробка с желтой полосой? А… виски?

– Бутылки там не было. Разгар рабочего дня – кто тебе будет вискарем накачиваться?!

– Ой, тоже мне, проблема!

Внезапно Антон осекся и снова вылупил на меня свои голубые пятаки. Я тоже остановилась на полувздохе и уставилась на приятеля – нас посетила одна и та же мысль, и мысль эта была ужасна. Ни слова больше не говоря, Антон резко выжал педаль и развернул «Фольксваген» обратно, в ту сторону, откуда мы недавно сюда приехали.

Вцепившись в руль, приятель гнал машину что есть мочи, а я сидела рядом, закрыв ладонями уши и стараясь избавиться от жуткого воспоминания: Надежда берет с покрытого вышитой салфеткой стола бутылку виски и – кошмар!!! – узкую синюю коробку и со словами: «Николаша вернется – вот и порадую его…» – ставит все это на невысокую этажерку…

– Она наверняка не успела это открыть, – робко подала я голос, но Тошка, не обращая на мою реплику внимания, все гнал и гнал «Фольксваген» к Надеждиному дому. И в этом он был, безусловно, прав.

К Надеждиному крыльцу мы с Антоном кинулись одновременно, едва успев притормозить; крепкая входная дверь задрожала под оглушительным грохотом наших кулаков, но с той стороны на эти требовательные звуки отзываться никто не торопился. Мы переглянулись; у меня затряслись губы, да и Антон тоже посерел на глазах.

– Может быть… – я хотела предложить позвать на помощь соседей, но Антон вдруг приложил палец к губам и навострил уши: до нас как будто донесся слабый стон.

Вслушиваясь изо всех сил вместе с Антоном, я одновременно пыталась убедить себя в том, что это нам послышалось – но нет, негромкий звук повторился, и донесся он не из дома, а откуда-то со стороны огорода.

В одну секунду перепрыгнув через невысокий заборчик, Антон оказался на грядках и, пригнув голову, как настоящая ищейка, скрылся в зарослях малинника – листья с кустов уже почти совсем облетели, и торчавшие к небу голые прутья походили на огромные, воткнутые в землю веники-голики. Похоже было, что стон действительно доносился оттуда.

Я довольно-таки неуклюже перевалилась через частокол оградки и побежала следом за Антоном. Колючая ветка хлестнула меня по щеке, ее примеру последовала другая, третья – я не замечала этого, не отрывая взгляда от того, что обозначалось впереди. А впереди, много ниже уровня моих глаз, виднелась обтянутая тонким свитером крепкая Антошкина спина – приятель стоял на коленях возле чего-то темного, распростертого на сырой земле, и этим темным, к моему ужасу, была Надя…

Она лежала на спине, снова в своей клетчатой шали и резиновых сапогах (значит, после нашего ухода женщина переоделась и продолжила работу в огороде) и смотрела в небо – еще живая, потому что руки ее слабо шарили по земле, поднимая слабую пыль, – но уже агонизирующая, ибо она уже не видела нас и не отвечала ни на какие вопросы. Собственно, вопрос был только один: кто?

– Кто? – наклонившись к самому ее лицу, с отчаянием спрашивал Антошка. – Кто?!

– «Скорую» надо, – пролепетала я.

– Так что ж ты стоишь?!

Мотнув головой, я побежала обратно, но на полпути резко остановилась: куда это я? Надо же к телефону, а где ближайший? Черт! В панике заметалась по крыльцу, рванулась к соседям, дернула дверь – закрыто, вспомнила: у Антошки в кармане есть мобильник! – снова перевалилась через заборчик, побежала…

Все так же наклоняясь над женщиной, Тошка осторожно развязывал ее стянутую на груди шаль – она быстро намокала кровью, как видно, рана была глубокой. Я упала на колени рядом с приятелем, сунула руку в его карман и наконец достала телефон…

«Выезжаем», – буркнул в трубке бесстрастный голос.

Я перевела дыхание.

– Что с ней?

– Не видишь – ранена!

– Опасно?

– Я не врач, но… – Антон запнулся и снова наклонился над Надеждой; она вдруг широко распахнула глаза, и в них впервые промелькнуло осмысленное выражение.

– Надя, вы слышите меня? Слышите? Врач сейчас приедет, сейчас!.. Вам помогут! Вы слышите?

Женщина молчала, но губы ее слабо шевельнулись.

– Сейчас вам помогут. Но… вы можете говорить? Кто вас… кто вас ранил? Вы слышите меня, Надя? Кто?!

– …колаша… – прошелестела Надежда.

– Как?

– …колаша… Он убил… еня…

– Николаша?!

– Да… Убил… меня.

Надежда выгнулась дугой, глаза ее затуманились, но женщина еще пыталась сказать что-то последнее, самое важное.

– Не верую! – твердо сорвалось с ее губ, и вслед за этими словами женщина обмякла. Она еще смотрела на Антона, но в глазах уже не было никакого выражения…