Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

– Сегодня выходной, рабочих нет, здесь и остановимся, чтобы нас вместе не видели, – сказал Антон. – Давай, старушка, выползай потихоньку. Встретимся часа через три. Ты адрес-то этого Ильи захватила?

Я сверилась со своей записной книжкой.

– Захватила. А ты куда?

Антон достал из бардачка и нахлобучил на голову огромную, как хороший лаваш, черную кепку с непомерно длинным козырьком.

– Пройдусь по домам-дворам, постараюсь узнать, не видели ли в поселке Одноглазого, «брата» или «сестру»!

– А кепка зачем?

– Кепка – камуфляж. Чтоб лица моего не запомнили, – он заменил свои простые очки на какие-то мотоциклетные колеса, вылез из машины, выгнал меня и тщательно запер наш агрегат на всякого рода придуманные им самим замки.

– Все. Через три часа на этом же месте.

И я пошлепала по сырым дорожкам – искать дом Ильи Нехорошева.

Оказывается, я хорошо запомнила его в лицо.

– Вы что-то выяснили? Да?!

Плотный человек с топором в руках и выражением вечной усталости на лице, едва разглядев мою фигуру у калитки, сразу же набросился на меня с вопросами. Не глядя, он отшвырнул колун в сторону и шагнул мне навстречу, ступая прямо по раскиданным по двору березовым чуркам.

– Узнали что-то новое? Да?

– Нет, – не совсем честно сказала я. И глянула на Илью с сожалением: он остановился на полушаге, нервно облизнул губы и тяжело сел на бревно, опустив руки между колен и глядя на меня исподлобья.

– Пока ничего нового, Илья, – повторила я. – Но мы в редакции постановили: эту тему не оставлять! Поэтому решили зайти с другого конца: узнать о прошлом вашей матери, познакомиться с другими родственниками Руфины… В конце концов, мы что-то обязательно выясним, честное слово! Но вы тоже нам помогите.

– Да я-то что? Вы спрашивайте, если надо. Но вообще-то я еще тогда все вам рассказал.

– И все-таки…

– Валя! – вдруг гаркнул Илья. Тотчас сразу после этого крика, словно его караулили из-за занавески, на пороге дома показалась невысокая женщина с очень полными, раздутыми ногами. Ежась, она кутала плечи в пуховый платок.

– Валя, вот… Это корреспондентка, та самая, из газеты. Дай нам чего-нибудь. Чаю? И перекусить.

– Так ты веди ее в дом-то, – не здороваясь и говоря обо мне в третьем лице, сказала Валя низким простуженным голосом. Так и не поздоровавшись, она повернулась и зашаркала обратно в дом.

– Проходите, – сказал Илья, поднимаясь и слегка подталкивая меня к крыльцу. Он провел меня через сени, жестом пресек мою попытку снять у входа в комнаты грязную обувь и вскоре усадил у большого, покрытого выцветшей клеенкой стола.

Я огляделась: комната как комната, правда, с редкой в наше время спартанской обстановкой, без притязаний на роскошь: здесь стояло только то, что было необходимо для жизни. Единственным инородным телом смотрелся лишь стоявший в простенке красивый и явно старинный, ручной работы буфет с резными створками. Илья нагнулся над ним, заскрипев дверцами, и вдруг, оглянувшись на меня с испуганной вороватостью, быстро снял с открытой полки и засунул внутрь буфета какой-то небольшой предмет.

Захлопывая дверцу, Илья даже попридержал ее несколько секунд, словно бы опасаясь, что я подскочу и заставлю его показать свое сокровище; а затем вновь обернулся ко мне с немного виноватой улыбкой:

– Валя сейчас на стол соберет, это она быстро…

– Да вы не беспокойтесь, пожалуйста, я много времени-то у вас не отниму, – привычным жестом развернув на колене блокнот, я уже занесла над чистой страницей карандаш. Предстояло еще придумать, как добраться до таинственного буфетного чрева – в этом его жесте, подумалось мне, что-то было.

– Вот что, Илья, расскажите мне о вашей матери. Все, что знаете, помните, все, что ее как-то характеризовало, ну, вы понимаете?.. Ну вот, начнем с детства, с вашего детства. Какой вам запомнилась мать?

Илья помолчал, задумчиво покрутил в руках вынутые из буфета стопки. Подошедшая с тарелкой пирогов Валя вынула рюмки из мужниных рук и поставила их на стол; вздрогнув, Илья очнулся и поднял на меня глаза.

– Странный какой вопрос вы задали…

Я удивилась.

– Почему же? Обычный…

– То есть я неправильно, наверное, выразился… Не странный вопрос, а… как бы сказать? Никогда раньше не задумывался – какой мне запомнилась мать в раннем детстве? А сейчас вот пронеслось: тоненькая такая, с косой, платье цветастое… Совсем молодая, девочка еще. И мы идем по улице, какой-то праздник… Первое мая? Нет…

Он опять задумался.

– И это было не здесь… город какой-то помню… Какой-то военный рядом с ней… Я говорю: «Мама», – и она смотрит на меня, смеется… – Илья мотнул головой. – Как вспышка…

Я постаралась сосредоточиться на этом его воспоминании, но что-то меня отвлекало. Мешало. Сбивало с толку. Я нервно оглянулась: ну конечно! Это же пироги, которые принесла и поставила передо мной жена Ильи! Золотистые полукружья с хрустящей корочкой и поджаристым шрамиком на месте защипа, под которым наверняка таилась и ждала своего часа упоительная начинка! Они источали такой дух, в сравнении с которым аромат «Шанели № 5» казался запахом кислой капусты.

«Я худею, я худею, я худею!!!» – почти прорыдала я про себя проклятое заклинание. Не помогло. Тогда, шумно сглотнув заполнившую рот слюну, я отвернулась от стола и спросила у Ильи, чуть не плача от досады на свою непутевую жизнь:

– Вы сказали – город? Незнакомый город? Разве вы родились не здесь?

– Вообще-то… вся жизнь здесь прошла. Как у всех, знаете. Школа, потом МТС, в колхозе шоферил, сейчас вот на мясокомбинате… И брат тоже. У нас с ним все одинаковое, в смысле трудовой биографии.

– Брат младше вас?

– Да, на три года.

– И все-таки, Илья, вы же всю жизнь прожили практически бок о бок с матерью… так что она была за женщина?

– Обыкновенная. Тихая очень, соседи ее чуть ли не юродивой считали. Уборщицей работала всю жизнь. В нашей школе и еще в правлении.

– Никто к ней не приезжал? Не навещал ее в поселке? Кто-нибудь со стороны?

– Да вроде… нет, вроде.

– А писем она не получала?

– Писем? Нет. У нас даже фотографий ее не осталось. Когда стали искать, чтоб на памятник сделать, пришлось с паспорта переснимать.

Илья вышел в соседнюю комнату. Валя кашляла в другой стороне дома; случай был подходящий. Я куницей метнулась к буфету, потянула за дверцы, наклонилась, затем пошарила в темном нутре, быстро вынула руку: в ней оказался маленький детский грузовичок с отломанным правым передним колесом. В недоумении покрутив игрушку перед глазами, я быстро сунула ее обратно в буфет – и секундой позже уже опять сидела на своем месте, свирепо косясь на тарелку с проклятыми пирогами.

– Вот, – Илья вернулся и протянул мне черно-белый овальный портрет, какой обычно устанавливают на цоколе могильного памятника.