Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

Тошка медленно поднялся с колен; цепляясь за него, встала и я.

– «Не верую»?! – машинально повторила я последние Надины слова.

– Да. Странно… Стой!!!

Антон отшвырнул мою руку и, ломая ветви, кинулся в глубь малинника – оттуда доносились звуки тяжелой крадущейся поступи; шаги удалялись. Неровная сетка веток скрыла от меня то, что происходило в нескольких шагах, но ненадолго. Раздался сухой треск, и из зарослей снова показался Антошка: заломив пленнику руку, он подпихивал в спину и тащил на свет полноватого мужчину лет пятидесяти, с испитым лицом и густой гривой нечесаных волос.

Мужик затравленно оглядывался по сторонам и протестующе мычал, не совершая тем не менее никаких попыток освободиться, хотя при желании сделал бы это легко: Антон был как минимум в полтора раза его тоньше, да и мускульной силой мой приятель пока еще уступал этому громиле с руками, больше похожими на ковши экскаватора. И все же Николаша абсолютно не сопротивлялся, а может быть, просто не понимал, что происходит. Свободной рукой он сжимал круглую деревянную рукоятку заточки, а весь перед его несвежей тельняшки был вымазан – по ней шли страшным узором широкие красные полосы.

– Вызывай милицию, – хмуро приказал мне Антон.

…А потом была милиция, «Скорая» тоже приехала, хотя уже было поздно. Николашу этого почти сразу увезли. Мы дали показания – рассказали все, что видели… И в морге – тоже.

Надо ли говорить, что все это мы рассказали именно следователю Алексею Бугайцу? Он сидел напротив и два часа подряд, пока шел допрос, скрипел на меня зубами. Я же чинно восседала на жестком табурете и, честно глядя в холодные глаза следователя, всем своим видом демонстрировала предельную лояльность.

– Значит, вы по-прежнему продолжаете утверждать, что не имеете к убийству, случившемуся возле вашей редакции, никакого отношения? – скрежетал Бугаец. – Ну хорошо. А если я задам вам этот вопрос неофициально, что называется, без протокола? По-дружески?

– Я вам так же по-дружески отвечу, что никакого отношения не имею!

– А что тогда означает ваше появление здесь?

– А что, Конституция нашего государства ограничивает свободу передвижения?

Долго, очень долго Бугаец смотрел мне в глаза.

– Так. Ясно. Значит, не хотите разговаривать по-дружески…

Меня разобрала такая досада, что я твердо решила на этот раз не давать этому зануде ни малейшего спуску:

– Ну, отчего же, – так и расцвела я в царственной улыбке, – настоящая дружба – такое редкое явление, а нам так с вами повезло! Да. Дорожить дружбой, искать дружбу, воспевать дружбу, помнить о своих друзьях день, и ночь, и снова день – вот наш прямой долг! Кстати, Алексей Федорович, вы не подарите нам свою фотографию? С надписью…

– Я хочу знать, зачем вы приходили в городской морг – ваше описание нам дал один из сотрудников – и почему вскоре после вашего визита там было обнаружено два мертвых тела. А кроме того, мое любопытство простирается также и до вот этого дома, где проживала санитарка Чернобай, которую тоже нашли убитой, и в протокол об этом происшествии я сейчас собственноручно вписал вашу фамилию! И еще я хочу знать…

– «Хочу все знать!» – мечтательно протянул Антон, который понял меня с полуслова и тоже включился в игру. – Был, кажется, такой киножурнал?

– Да… давно. Так вот, я хочу знать…

– Чего только не хотят знать люди! – заметила я. – Например – можно ли достать языком собственный локоть? Умеют ли слоны прыгать? Как называется обратная сторона коленки?

– Бывают ли левши среди полярных медведей? – подхватил Антон. – Как делают трехцветную зубную пасту? Сколько кусков мыла получится из одного среднего прокурора?

– Да, – вздохнула я, – каждый из нас хочет что-нибудь знать…

– Я не понимаю, почему…

– Понимать! – оживился Антон и подмигнул мне. – Да-да, вы правы: не только знать, но и понимать! Всем нам в жизни не хватает понимания. Почему у кошек не бывает радикулита? Почему погибла Атлантида? Почему кровь у кузнечика белого цвета? Почему Шекспир и Сервантес yмеpли в один день? Человечество желает постичь эти тайны уже много-много лет…

– Вы не даете мне сказать!

– Сказать! – подхватила я. – Как много потеряли люди от того, что некоторые из нас не имели возможности что-то сказать! Троянцы не дали договорить Кассандре, итальянцы не дослушали Джордано Бруно, французы не поверили Нострадамусу! Если бы хотя бы одному из них дали сказать…

– Юлия Андреевна! – совсем несолидно взвизгнул вспотевший Бугаец. – Вы будете отвечать на мои вопросы?!

Я посмотрела на Антона: он еле заметно покачал головой. Дальнейшее издевательство над следователем могло стоить нам пятнадцати суток за мелкое хулиганство. Мы и так позволили себе пошалить, исключительно в расчете на то, что арестовать нас за здорово живешь Бугайцу помешает мой журналистский статус: прокуроры и милиционеры предпочитают лишний раз не связываться с корреспондентами известных газет.

Следователь, не торопясь, поднялся и вышел вон.

Был уже почти час дня, когда мы выехали за пределы Москвы и взяли курс в Береговой. Этот поселок, славящийся на всю округу своим мясо-молочным фермерским хозяйством, вовсе не являл собой ту привычную многим картину разрушенного села, на фоне которой депутаты-аграрии любят перед прицелом телекамер костерить демократов, а по руинам старых коровников и амбаров там и сям снуют синеносые личности в неопрятных телогрейках.

Напротив, обитателям Берегового удалось сохранить свою малую родину в том виде, в каком она пребывала, будучи еще составной частью колхоза-миллионера: здесь имелись и выложенные цветной мозаикой стены сельского клуба, и обязательные резные ставенки на аккуратных домиках, и асфальтированные дорожки в центре поселка.

Главным же украшением и гордостью жителей Берегового был, конечно, огромный колбасный цех, где и работало почти все местное население. Трубы этого цеха надменно возвышались над окрестностями, они почти прорастали сквозь морщинистые тучи и напоминали диковинные диаграммы на страницах доклада о росте отечественной экономики.

Антон, имевший претензию считать себя великим стратегом, некоторое время попетлял по деревенским улочкам, разгоняя вяло копошащихся кур и доводя до исступления огромных собак на цепях, которые стерегли практически каждый двор. Редкие прохожие посматривали на нас с ленивым интересом, но вообще-то народу на улицах было мало: как видно, в выходные дни селяне предпочитали копаться каждый на своем подворье.

В конце концов, мы остановились у клуба – то, что это именно клуб, следовало из рисованной вывески, прислоненной к бочкам с песком. Собственно говоря, сейчас это был еще не клуб, а пока лишь только его арматурный скелет, со всех сторон подпираемый мешками, бочками, кадками, грудами кирпича и бетонных плит. Неподалеку от того места, где мы остановились, виднелась яма с негашеной известью, из нее поднимался белесый пар. Словом, клуб еще только возводился, но возводился быстро и на совесть; стройка, несмотря на отсутствие рабочих, не производила впечатления заброшенной.