Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

Если верить собеседникам Антона, этот «странный разговор» начался с того, что бабе Клаве взбрело в голову похвастаться перед Руфиной подарком сына – большим, ужасно безвкусным кольцом дутого золота с фальшивым изумрудом из бутылочного стекла. Старая женщина взяла кольцо, поднесла к глазам – и вдруг забормотала над ним быстро, торопливо, жарко…

– Господь наш милосердный наделил камни силой большей, чем травы, – сумела разобрать изумленная Клава. – Критский агат нейтрализует яды, индийский агат укрепляет зрение, халцедон приносит удачу, при простуде и водянке применяй зеленую яшму, злых духов отгоняй при помощи хризолита… если же истолочь сапфир и высыпать его в молоко, то избавишься от головной боли и чирьев… А коли хочешь знать, целомудренна ли девушка – разотри магнит и посыпь его крошками на горячие уголья…

Это бормотание продолжалось долго – Клава испугалась, что товарка тронулась. Она протянула руку, выхватила у Руфины свое сокровище и быстро сунула его за щеку, продолжая следить за поехавшей умом собеседницей. Но та только медленно провела по лицу сморщенной рукой, как будто отгоняя некое воспоминание, и замолчала.

– Это было первое свидетельство, – продолжал Антошка. – А потом показания бабы Клавы косвенно подтвердила школьный врач Лариса Максимовна. Однажды, проходя по школьному коридору мимо орудовавшей шваброй Руфины, врачиха заметила, что старушка как-то странно двигается, по кругу, словно она была не в себе…

Лариса Максимовна настояла, чтобы Руфина прошла к ней в кабинет, и померила женщине давление. Докторша надела манжет тонометра на руку престарелой женщины, нагнулась над ней, и из ворота ее белого халата выскользнул небольшой кулончик из красного камня на тонкой золотой цепочке. Руфина сразу же очень проворно протянула руку – и камешек лег ей на ладонь. Дальше картина повторилась: старая женщина забормотала себе под нос, будто не замечая никого вокруг:

– Я положу камни твои на рубине и сделаю основание твое из сапфиров; и сделаю окна твои из рубинов и ворота твои – из жемчужин, и всю ограду твою – из драгоценных камней… Будут вооружаться против тебя… кто бы ни вооружился против тебя, падет…

И далее, все так же непонятно. Лариса Максимовна, в отличие от бабы Клавы, не испугалась, но, конечно, удивилась сильно. Она оттянула старушке веки, прослушала сердце – и сделала печальный вывод, что восьмидесятилетняя Руфина Нехорошева просто сдает от старости.

– Скажите, Антон, – Ада задумчиво смотрела на моего приятеля, – я правильно поняла, что все эти странности соседи по поселку стали наблюдать за Руфиной только в последнее время?

Тошка кивнул.

– До того ее вообще мало кто замечал. Она очень замкнуто жила. Впрочем, я об этом уже говорил…

– «Я положу камни твои на рубине и сделаю основание твое из сапфиров…» Это, кажется, из книги пророка Исайи… – немного помолчав, пробормотала Ада как бы про себя.

– Что-то проясняется? – спросила я с робкой надеждой.

– Нет пока, кроме того, что уже очевидно, – нет…

– А что очевидно-то? – удивилась я.

Ада выпрямилась в своем кресле и положила руки на подлокотники.

– Совершенно очевидно, говорю я вам, друзья мои, что по крайней мере одна тайна Руфины Нехорошевой нами раскрыта! А именно: Илья и Иван – не ее родные дети! Это, повторяю, совершенно очевидно. Как и то, что погибший Руфинин муж тоже никогда не был отцом мальчиков!

Ада сделала паузу, давая нам возможность спросить: «Почему?»

– Почему? – тут же спросил Антон.

Ада выпрямилась еще больше:

– Потому что этого не получается по простой арифметике, – чуть фыркнув, она повернула ко мне свою царственную голову. – Вспомните, Юля, что вам сказал Илья? Что он помнит молоденькую девушку, «еще девочку», которой он говорил: «Мама!» – и протягивал руки… Но Руфине, как мы знаем, был восемьдесят один год, а Илье – пятьдесят… Получается, что он никак не может помнить ее «девочкой», если допустить, что Руфина родила Илью только в тридцать один год. И дальше… В доме Нехорошевых висела фотография старшего лейтенанта с тремя кубиками в петлицах – по словам старушки, это был отец мальчиков, погибший на пожаре, когда младшему Ивану было всего полгода, а на карточку он снялся незадолго до гибели. Этого всего тоже не может быть! Потому что – так уж случилось, что я это знаю, как, впрочем, знаю и еще немало интересных вещей! – ношение цветных петлиц и знаков различия для всех категорий военнослужащих было отменено аж в 1942 году, и с зимы-весны 1943 года наша армия уже полностью перешла на погоны. Если военный, которого Илья считал своим отцом, сфотографировался незадолго перед смертью, значит, он погиб во время войны. А братьям Нехорошевым, повторяю, пятьдесят и сорок семь лет – то есть они родились один в 1955-м, другой – в 1958 году!

– Тогда, может быть, они и не братья? – задумчиво протянул Антон, когда мы, потрясенные, осмыслили услышанное.

– Может быть.

– Да нет, вряд ли, – подала я голос. – Илья и Иван похожи, не очень, правда – но родство все равно чувствуется…

– Ну и ладно. Главное, что мы раскрыли одну тайну. Даже две, если учесть… – она еще немного подумала. – Есть еще одно предположение, правда, пока только предположение, все не точно…

– Ну?!

– Мне кажется, эта ваша Руфина Нехорошева в молодости отбывала срок. Может быть, она была репрессирована в сталинские времена, ведь ее молодость выпала именно на них…

– Почему? – дежурно спросили мы с Антоном.

– Видите ли… на эту мысль меня натолкнул ваш рассказ, Антон… Эта бабушка, чье тело похитили, как вы сказали, называла телогрейку «бушлатом», а галоши – «ЧТЗ»… В этом очень узнается бывшая заключенная. В тюрьме и лагере рабочую робу называют именно «бушлатом», больше о рабочей одежде так не говорят нигде – ну разве еще в армии… А «ЧТЗ» – это вообще известный сленг репрессированных, которые в лагерях из-за нехватки обуви надевали на ноги обрезки резиновых тракторных покрышек, перевязывая их в двух местах веревочками… Об этом много писали когда-то…

– А почему «ЧТЗ»?

– Ну, это – «Челябинский тракторный завод» сокращенно… – Вот, – вновь немного помолчав, продолжила Ада. – Я думаю так: долгие годы Руфина, по старой привычке некоторых политзаключенных, скрывала свое лагерное прошлое, а к концу жизни действительно стала заговариваться, все путать и тем невольно себя выдала.

– Да, но при чем же здесь ее слова о драгоценных камнях?

– Трудно сказать… Может быть, что именно этого мы никогда не выясним. Но вот о прошлом этой женщины, даже имея на руках такие скудные данные, к тому же состоящие из одних только предположений, я постараюсь узнать по своим каналам. У системы, в которой работает следователь Бугаец, очень хорошая справочная база, – добавила она не без иронии.