Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

– Откройте, милиция! – рванул на себя входную дверь.

Она тут же подалась.

В доме никого не было. Но покинули его совсем недавно – здесь царил полнейший хаос. Гардероб и тумбочка в прихожей были бесцеремонно выпотрошены чьими-то безжалостными руками. Такая же картина царила и в обеих комнатах. Большой одежный шкаф, распахнутыми дверцами напоминавший брюхо вспоротого животного, тоскливо демонстрировал пораженным зрителям пустоту своего деревянного чрева. Столь же уныло смотрелись и вывороченные челюсти старинного комода, и вдребезги разбитый глаз трюмо.

Выброшенная из шкафов одежда вперемешку с постельным бельем и разными мелочами валялась посреди комнаты. Под нашими ногами жалобно похрустывали осколки зеркал и посуды из серванта. Большой ковер в гостиной был сдвинут к стене и наспех свернут.

Постель на одной кровати была смята и вздыбилась неряшливым комом, кое-как прикрытая вытертым и выцветшим, некогда синим клетчатым одеялом.

Антон деловито вышагивал по комнате, одергивая занавески и ощупывая одежду, вперемешку валявшуюся тут и там на плечиках. Вдруг он стремительно подошел к неубранной кровати и резко откинул одеяло. В следующую секунду я в ужасе шарахнулась в сторону и прижалась спиной к двери, зажмурившись и прикрыв ладонями уши.

На кровати, свернувшись калачиком и прижав руки к животу, лежала Алла. Одетая как для выхода, она неподвижно лежала на правом боку, и вся простыня под нею густо алела кровавыми пятнами. Женщина была мертва.

Убедившись в этом, первым вернувший себе самообладание Антон снова набросил на Аллу одеяло и повернул ко мне серьезное лицо:

– Ты ничего не трогала здесь?

– Нет…

– Уходим.

Но я вскинула голову и прислушалась:

– Сюда идут! – слух у меня все-таки был музыкальный!

Вместо того чтобы просто выйти навстречу тому, кто пересекал сейчас двор Ивана, мы в испуге заметались по дому и в конце концов спрятались за ситцевую занавеску, отделявшую горницу от второй комнаты. Неторопливые шаркающие шаги приближались; дверь снова скрипнула и приоткрылась, на миг в проеме обозначилась и вновь слилась с полумраком дома невысокая сгорбленная фигура. Мы скорее чувствовали, чем видели, как фигура сделала несколько шагов вперед и склонилась над распростертым на кровати Алкиным телом; послышалась короткая возня, а затем – негромкий, шелестящий смех, от которого я с ног до головы покрылась гусиной кожей.

– Ну, вот и все. Вот ты и умерла… – донесся до меня свистящий, полузадушенный голос. – Умерла… умерла… умерла! Отдала жизнь – за жизнь!

Фигура распрямилась и толкнула дверь.

– Умерла, умерла, – донеслось до нас уже из-за порога. – Жизнь – за жизнь!

Дверь снова закрылась.

– Жизнь за жизнь… умерла, умерла! – слышали мы удалявшееся бормотание.

Тошка уже стоял у двери, прильнув к щели:

– Не вижу никого… Ушла!

– Пошли! – вцепилась я в его руку. – Бежим отсюда!

– Да ты что?! – Тошкины очки отразили всколыхнувшееся в его глазах негодование. – Куда – бежим?! Надо дело доделать!

– Какое дело?

– Зачем мы пришли сюда, забыла?!

Я отступила на шаг:

– Тошка, ты… ты не смей! Тут же труп!! Неужели ты сейчас… обыскивать тут все будешь?

– Буду!

Я закусила губу и села на один из перевернутых боком табуретов. По-хорошему, надо бы оставить этого циника одного и отправиться к нашей машине, но я просто не смогла заставить себя пересечь в одиночку двор, по которому только что разгуливала бормотавшая ужасные слова странная личность и где в луже крови лежала мертвая собака.

Антон достал из внутреннего кармана куртки фонарик и стал обшаривать лучом окружавшее нас пространство. Пару раз метущийся свет натыкался на распростертое тело – я ойкала, Антон отводил луч и переводил его на стены и углы. У самой дальней стены мы нашли старый сундук и мешок – открыли их, оттуда пахнуло слежавшейся одеждой, мы перебрали какие-то косоворотки и выцветшие сарафаны – абсолютно ничего интересного!

– Нашел! – вдруг жарко зашептал Антошка. – Тут кольцо в полу, дверца какая-то… Ага, понятно! Это погреб! Помоги…

– Тошка, зачем нам погреб? – Я изо всех сил пыталась урезонить приятеля, в буквальном смысле слова дрожавшего от нетерпения. – Не свалили же они костюмы в погреб! Там же сыро, в конце концов! Плесень…

Но Антон, не слушая меня, уже тянул на себя большое железное кольцо. Оно было привинчено к прочной деревянной крышке, которая поддалась на удивление легко, открыв широкий темный лаз, оттуда пахнуло сыростью и тлением. Зловещее сочетание…

– Я не полезу! – отказалась я и попятилась.

– Трусиха! – оскорбил меня возлюбленный. – Не хочешь – не лезь, только крышку попридержи! Я сам…

Опираясь на свои сильные руки, он осторожно спустил в темную дыру ноги, повозился немного, нащупывая лестницу, и скрылся. Вместе со своим фонариком. Я оказалась в полном мраке – только две узкие полосочки дневного света пробивались сквозь щели дверных петель… Да, и еще здесь лежал труп!

Минута. Две. Три…

– То-о-шка! – тихонько завыла я.

– Ну, что? – глухо донеслось из-под земли.

– Я б-боюсь!..

– Щас…

Голова моего товарища наконец показалась на поверхности. Сначала Антон выбросил к моим ногам грязный, весь вывоженный в сырой земле и еще какой-то вонючей гадости, когда-то белый узелок; затем и сам вытянул из погреба крепкий торс.

Ноги, руки и даже лицо моего товарища были выпачканы землей и гнилью.

– Ч-что ты там д-делал так долго?!

– Картошку копал.

– О-очень остроумно!

– Нет, правда! Там погреб пустой почти, наверное, хозяева им не пользовались уже давно. Только в углу куча гнилой картошки свалена… Я рыл, рыл – и вот, нарыл.

– Что это?

Антон пожал плечами. Я гадливо пнула носком кроссовки вонючий узел – приятель оказался не таким брезгливым и разворошил это тряпье в одну секунду.

Открыв рот, я смотрела, как в хилом свете карманного фонаря к моим ногам падают грязная ситцевая ночная сорочка, хлопчатобумажный лифчик, темный свитер, скомканные капроновые колготки…

Последней из узелка выскользнула и упала на пол с глухим стуком женская туфля на длинной тонкой шпильке с разрезанным задником.

В голове у меня засвистело. Без сомнения, в груде гнилой картошки Антон откопал вещи, принадлежавшие Руфине Нехорошевой; но тогда что же – получается, что неизвестные похитители, при помощи санитарки Чернобай обрядив покойную еще в морге, причем в неподходящую для престарелой женщины одежду, затем раздели труп догола? Но зачем?!

– Но зачем? – вторил моим мыслям не менее обескураженный Антошка. – Зачем? Ничего не понимаю…

Он в растерянности вертел в руках туфлю, которая, если верить покойной Наде, когда-то была надета на ногу покойной Руфины Нехорошевой. Я невольно шагнула к нему, не в силах оторвать взгляд от обувки.