Советник юстиции

За столом вдруг обнаружилось, что на дне рождения Павлика сверстников его не оказалось, одни только взрослые: соседи, знакомые матери да Николай Аникин со своим другом.

Рюмки наполнял Николай. Он взял на себя роль тамады и выполнял ее добросовестно.

— Выпьем за Павлушу, у него сегодня день рождения, — Николай подмигнул виновнику торжества. — Павел — парень что надо. Взяли, товарищи, и до дна. За недолив, говорят, бьют, а за недопив — и того больше.

— Так не пойдет, — сказал он Павлу, заметив, что у того рюмка наполнена красным. Мужчина ты или не мужчина? Из-за тебя весь этот сыр-бор, а ты что пьешь?

Красное из Павликовой рюмки было вылито в тарелку из-под капусты, которую уже успели разобрать гости. Ему налили водки.

Мать пыталась слабо возразить:

— Он еще молоденький у меня, можно ему и красненького.

Ее поддержал было пенсионер Алексей Терентьевич, бывший конюх из пригородного лесхоза:

— Да, этому стригунку белую как будто рановато. Успеет еще...

Однако пока шел вялый обмен мнениями, Николай действовал. Он пододвинул Павлику граненую рюмку с водкой, подмигнул, выжидающе сказал:

— Ну?

Павел, давясь, выпил, закашлялся, набросился на капусту. У него перехватило дыхание.

— Молодец, — похвалил Николай. — А то: «маленький» да «молоденький», а сам — вон какой вымахал. Уже выше матери стал.

— Меня-то нетрудно обогнать, — посмеивалась Ирина Сергеевна, стеснявшаяся своего маленького роста, — сама-то от горшка три вершка.

— Маленькая, да зато удаленькая, — разразился комплиментом Алексей Терентьевич. Гости дружно расхохотались. Первая рюмка развязала языки, в доме становилось все шумнее.

Гулянье продолжалось и ночью. Николай все подливал и подливал. Раскрасневшись и едва ворочая языком, он начал приставать к гостю, что сидел слева от него:

— Ты что за женщину держишься? Пей, не слушай, что она болтает.

Дарья Исаевна давно уже одергивала мужа, чтобы поменьше пил. Теперь, не выдержав, она вышла из-за стола, подошла к Аникину и сказала:

— Если вам нравится, то и пейте, а других не подбивайте. Ему нельзя много пить, у него больной желудок.

Аникин уставился на женщину осоловелыми глазами. Вдруг он схватил ее за кофточку и привлек к себе.

— Защищаешь! — крикнул он. — А кто ты такая?!

— Не тронь! — крикнул, побледнев, муж Дарьи Исаевны, размахнулся и что есть силы нанес удар Аникину по лицу. Тот покачнулся и, падая, потянул за собой скатерть со всем, что на ней было.

— Милицию! Убивают! — закричал Аникин, пытаясь встать с пола.

Павел и Ирина Сергеевна помогли ему подняться, усадили на стул. Гости поспешно стали расходиться. Павел сидел на полу, свесив голову. Было обидно, что все так получилось. Из глаз потекли пьяные слезы.

Дом опустел, на полу валялись осколки посуды, разбрызганный холодец, куски селедки.

Аникин был так пьян, что идти не мог. Он остался ночевать у Горшковых, уснув прямо за столом. Павел растянулся во весь рост рядом на полу.

Так закончился день рождения Павла. И опять Ирина Сергеевна ничего не поняла. Попьянствовали, подрались? Опоили сына? Подумаешь, мелочь. Было и прошло.

Не прошло, осталось. Осталось в душе сына ощущение, что все так и должно быть: пьянство, брань, кулаки вместо слов.

Аникин после этого долго не являлся к Горшковым. Он плохо помнил все, что произошло на дне рождения у Павлика, чувствовал только, что вел себя там нехорошо. Особенно, однако, он не расстраивался. Не впервой.

А Павел по-прежнему жил своей жизнью. Он исчезал из дома на целые дни. Около кинотеатра, у которого он околачивался часами, приобрел новых друзей.

Тут его подметил Дима Ушаков, высокий, сутулый парень с волосами, неумело выкрашенными в каштановый цвет. Волосы в беспорядке падали на плечи, на лоб ниже бровей свисала челка. Ему приглянулся Павел, который давно уже толкался здесь. Держа руки в карманах, Ушаков подошел и слегка толкнул его плечом.

— Загораешь? — спросил он.

— Ты о чем? — спросил Павел.

Лохматый парень представился;

— Димка, а ты?

— Я — Павел Горшков.

— По карманам промышляешь? — допытывался лохматый.

— Нет, что ты!

— Брось, брось, пошли!

Павел машинально пошел за новым знакомым. Они очутились в переулке, где стояли три других парня. Они о чем-то переговаривались. Как будто говорили по-русски, но Павел почти ничего не понял.

Потом они опять принялись выспрашивать у Павла. И кажется, полученными сведениями остались довольны.

Дима тут же попросился к нему ночевать.

— Сегодня мои предки на мощной гулянке, — пояснил он, — домой можно не являться. А дел до утра много, и нужна надежная хата. Ты не вздумай лишнее болтать, понял? — Димка показал ему кулак. Павел заверил его, что будет молчать, и добавил, что милиция их домом никогда не интересовалась.

Димка подобрел. Он потребовал, чтобы Павел показал ему дом, где он живет, и предупредил, что ночью придет и постучит в окошко.

Матери Павел сказал в тот вечер, что у него есть новый друг, аккумуляторщик с автобазы, парень хороший. Сегодня будет провожать девушку, а потом придет к ним ночевать. Родителей своих он предупредил, и те разрешили ему ночевать у Павла.

Павел надеялся, что матери парень понравится: как никак почти ровесник — семнадцати лет, а Павлу уже пошел шестнадцатый. А что волосы длинноваты, так это пустяк — теперь мода такая.

Пустяк, мода. Ирина Сергеевна выслушала сбивчивые объяснения сына, и тем дело кончилось. И опять она ничего не узнала, не поняла, не попыталась даже узнать по-настоящему, что за друзья появились у Павла. Она принимала на веру все, что он говорил. Так был сделай еще один, роковой шаг на пути, который привел к трагедии.

Перед рассветом раздался стук. Павел вскочил, открыл дверь, и перед ним предстал Димка, правда, в ином облачении. На нем был новенький пиджачок, но явно с чужого плеча. Разговаривая шепотом и жестикулируя, Дима то и дело поднимал руку и отодвигал назад рукава, которые все время лезли ему на пальцы.

Павел сделал вид, что ничего не замечает. Он спросил Диму, хочет ли тот есть, и на утвердительный кивок подал ему банку молока и хлеба. Дима вытряхнул из кармана шоколадные конфеты и предложил:

— Угощайся.

Поев, они улеглись на кровать Павлика и быстро уснули.

На следующий день проснулись только в начале первого часа.

На столе лежала мамина записка: «В духовке тушеная картошка. Угости друга. На обед согреешь борщ».

— По-моему, надо греть и то и другое, — усмехнулся Димка. — Как раз время обеда.

Они пообедали, и Дима ушел, назначив Павлу встречу вечером у кинотеатра.

Дима и его друзья Павла в свои дела не посвящали.

— Умеешь держать язык за зубами? Вот и держи, а то зубы полетят. Этот трофей, — показывая чемоданчик, говорил Дима, — оставим у тебя. Матери ни звука. Сам не заглядывай, потом узришь. Усвоил?