Джон Макдональд - Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

— Ха-о-о! Ха-а-о! Ха-а-о-о-о!

Его рев перекрывал шум толпы. Он вырвался из рук одного из конвоиров. Другой вцепился ему в руку, и его забросало из стороны в сторону. Подбежал третий, остановил это дикое вращение и снова ударил по черепу. Терри рухнул на колени. Они подняли его и повели прочь к какому-то зданию позади таможенного навеса. Его качало, голова упала на грудь и моталась то влево, то вправо. Вновь усилился шум толпы. Охранник подошел к светлому парику, наклонился и уставился на него с явным любопытством. Потом потянулся было поднять, убрал руку, вытер о бедро. Затем приподнял его дубинкой, неся на вытянутой руке и удерживая на кончике. Это вызвало смех и аплодисменты. Охранник отвесил поклон в сторону корабля, повернулся к ограде и замаршировал туда, в то время как по радио, после временного затишья вследствие инцидента, заиграли «Колониальный марш».

Я взглянул на Мерримей. Она посмотрела на меня, сдвинув на лоб очки, вопросительно развела ладони. Я нарисовал в воздухе кружок и проткнул его пальцем, она кивнула, повернулась и пошла туда, где, как было оговорено, ее встретит Мейер, как только пройдет через таможню. Последний багаж перевезли под навес. У трапа опустили цепочку, и толпа в панамах и с соленым морским загаром ринулась вниз. Я быстро вернулся в каюту № 6. Было девять часов утра.

Когда я вошел, она посмотрела вопросительно.

— Не волнуйся, — сказал я. — Он сошел нормально. Никаких комитетов по приему.

— Так я и думала. Любимый, а что там за шум был?

— Какой-то пьяный сходил. Пьяница, роняющий свертки: поднимает два — роняет еще три, настоящая комедия.

Кофе в большом кофейнике почти не остыл. Артуро принес неплохой флакончик бренди, и она уже опустила уровень сантиметра на три. У меня все дрожало внутри при мысли о том, как близко подобрался Терри к Мерримей и она едва не попала ему в лапы, так что я тоже выпил.

Время от времени до нас доносился громкий и радостный итальянский говор проходивших по коридору и палубе. Уборка подходила к концу. Она вытерла с губ всю розовую краску.

Потом повернула к себе мое запястье и посмотрела на часы.

— Мне так не хватает моих часиков в виде сердечка. Все время смотрю на пустое запястье. Они прекрасно шли. Я их тогда по сниженным ценам купила. Девяносто долларов. А было сто семьдесят пять. — Она погладила меня по руке, глядя широко открытыми зелеными глазами. — Джи, ну и повесил же ты на себя дельце, а? Я в этой дурацкой одежде, без гроша в кармане, даже в сумочке ни монетки на счастье. Бедный Макги! А ведь у меня были полные ящики и вешалки самой лучшей одежды и, по крайней мере, сорок пар обуви — это мое любимое занятие обувь покупать, и духов больше, чем в магазине, а я теперь к ним даже близко подойти не могу. Наверно, Анс все продаст. Или попытается нанять девушку моих размеров. Ой, я и забыла. Ты сказал, они, возможно, и его пристукнут, и Франки Лойала. — Она закрыла глаза и покачала головой, постучала по виску согнутым пальцем. — Я, должно быть, совсем из ума выжила. Когда полицейские получат это письмо, то ни у кого не будет времени уйти. Знаешь, это как-то сверхъестественно — думать о том, что я одна спасусь. Благодаря твоей потрясающей смекалке, Т… Т… Милый, ты меня простишь? Это обижает, я знаю, но ты вчера назвал мне имя, я помню, оно с «Т» начинается, но никак не могу вспомнить дальше.

— Трэвис. Трэв.

— Хорошо, я его теперь никогда не забуду. Трэвис, как «travel», путешествовать. Потому что мы собираемся путешествовать, малыш. Далеко и широко. Ты знаешь, какой я с тобой милой могу быть? Ты еще и половины этого не знаешь. А где ты меня спрячешь в Лодердейле? Наверное, что-нибудь остроумное. Мне даже все равно, если это окажется чулан, или погреб, или еще что-то такое. Знаешь что, солнышко? Я чувствую себя как ребенок перед началом каникул. Мне надо имя сменить. Только надо, чтобы оно тебе понравилось, я не то не возьму. Я уже об этом тут подумала. Посмотрим, понравится ли тебе. Я решила, что в первом имени должны быть звуки, к которым я привыкла. Ты понял, так что я скажу. Я придумала. Нел. Не так уж и много Нел вокруг, и оно довольно необычное. Что касается фамилии, то я тут подумала об этом магазине на Бей-стрит, потому что мы там встретились. И как насчет такой, с черточкой в середине? Меня эта черточка всегда в восторг приводила. Так что скажи, как тебе такое понравится. Мисс Нел Коул-Томпсон.

— Просто замечательно, — сказал я. Потом разлил пополам остатки кофе. Она захотела лишь капельку бренди, так что я взял остальное.

Она обошла меня кругом и уперлась пальчиками в мускулы на затылке.

— Трэв, милый, ты весь прямо узлом закручен. Это от напряжения, все время кажется, будто ты злишься. Расслабься, опусти головушку. Дыши поглубже, а там увидим.

Она принялась старательно постукивать, потирать, надавливать и поглаживать.

— Бесполезно, — заключила она. Потом снова обошла меня, уселась на колени, обвила шею руками. Поцеловала меня в ухо, легко дунув туда теплым ветерком. — Что мы будем делать, у нас уйма времени. Дел… то есть Нел хочет, чтобы ты расслабился по ее методу. Все, что тебе нужно, — это лечь и закрыть глазки.

— Слишком велика вероятность того, что Артуро не удастся принимать меры так долго.

Она пожала плечами, вздохнула и встала.

— Хорошо. Но когда мы доберемся туда, куда едем, мы устроим себе, как говорится, большую постель, можешь мне поверить. Ты так расслабишься, что забудешь, кто ты есть. И я тоже.

Она побродила, снова посмотрела на мои часы, затем свернулась клубочком на кровати, потерлась о подушки и стала бесконечно трепаться о своем детстве в Миннесоте.

Слушая ее, я никак не мог удержаться от того, чтобы не связывать ее поведение с теорией, изложенной ночью Мейером. Она легко смирилась с исчезновением Анса Терри из ее жизни, даже после целых семи лет, проведенных вместе, потому что она была «я», а Анс Терри «не-я», то есть просто объект, а когда объект перестает быть полезным для «я», от него избавляются, не удостоив прощальным взглядом. Он утратил свою полезность как объект наслаждения, и пустое место должен заполнить я. О четырнадцати жертвах она забыла в тот же миг, как поняла, что избежит наказания. Ее слезы по поводу смерти Ванжи также ничего не значили, просто традиционный траурный ритуал по подруге, потому что Ванжи тоже была объектом, предметом, прислоненным к стенке в одной из комнат ее жизни, и приведи ее жизнь обратно в эту комнату, ей будет недоставать Ванжи, как недостает зеркала, всегда висевшего на определенном месте. Когда привыкаешь к объекту, исчезновение которого может вызвать боль, то стараешься принять простые меры предосторожности, задабривая этот объект.

Возможно, она считала, что относится ко мне особенно хорошо, посвящая в подробности своего детства, девичества и жизни с Ансом Терри. Все, что она вспоминала, было тривиальным и пустым. Поверхностный ум придавал ей фальшивый аромат невинности.